Квинтет из Бергамо

— Я всегда знал, что такой человек, как ты, просто не сможет отказаться. Как только доедешь до Бергамо, сразу же ищи гостиницу. Но имей в виду, эти университетские профессора в золоте не купаются. Я бы тебе посоветовал гостиницу «Маргарита», что на пьяцца Витторио Венето. Потом погуляешь по городу и не торопясь отправишься обедать на борго Санта Катарина, где есть ресторан «Каприано». Там Манфредо попытается вступить с тобой в контакт. А дальше уж сам разберешься. Тебе и карты в руки, будешь решать на месте. Если вдруг срочно понадобится помощь, позвонишь к Манфредо домой, но только из телефона-автомата, или же прямо ко мне. Есть какие-нибудь возражения?

— Знаешь, я не очень люблю неаполитанцев...

— Ничего, они переживут. Итак, с этого момента ты находишься во внеочередном отпуску, так что на службу тебе возвращаться необязательно. Так и быть, даю тебе полдня дополнительного отпуска. Вот уж все будут завидовать...

На сей раз Тарчинини чуть было всерьез не рассердился, однако с помощью повторной рюмочки траппы удалось загасить нарождавшийся было приступ вполне закономерного негодования, и конец трапезы обошелся без новых эксцессов.

***

Расставшись с Челестино Мальпагой, Ромео решил немного пройтись, чтобы облегчить процесс пищеварения, который явно обещал быть не слишком легким. К тому времени, когда добрался до виа Пьетра, где обитало семейство Тарчинини, им овладела такая гордыня, что он искренне поражался, почему это прохожие не показывают на него пальцем. Несколько минут в молчании простоял перед памятником, воздвигнутым в честь великого Данте. В сущности, он чувствовал себя с ним почти на равной ноге.

Окончательно протрезвел Ромео, лишь вплотную приблизившись к дому на виа Пьетра. Да, пора было спускаться с небес, где он ощущал себя достойнейшим среди всех своих веронских современников, и возвращаться к печальной действительности, а в данный момент эта самая печальная действительность состояла в том, чтобы предстать перед Джульеттой Тарчинини и сообщить ей, что они не едут ни в какой отпуск, что надо немедленно оповестить об этом кузину Эузебию, и что муж ее к тому же собирается расстаться с ней на неопределенное время, сократить которое до приемлемых для обоих сроков может только его хваленая сообразительность. Однако вся проблема состояла в том, что в силе и безудержности воображения синьора Тарчинини ничуть не уступала супругу. И по мере того, как Ромео приближался к семейному очагу, вид у него становился все унылей и унылей.

По давней привычке Джульетта, дабы отдохнуть от утренней суеты, устраивала себе маленькую сиесту. Не выше мужа ростом, однако вдвое обгоняя его по объемам, она с юных лет сохранила совершенно детскую улыбку, и теперь, на пороге пятидесятилетия, взгляд ее оставался таким же чистым и невинным, как и в пятнадцатую весну, когда она своим благочестием составляла гордость падре Гуардамильо, настоятеля церкви Сан Лоренцо.

Тарчинини, крадучись, вошел в квартиру, так и не придумав, как сообщить плохие новости той, которая в его воображении до сих пор рисовалась той юной девой, за которой он когда-то так отчаянно ухаживал, и оставалась самой прекрасной. При виде Джульетты, дремавшей в кресле, изготовленном по ее нестандартным меркам, сердце Ромео сразу растаяло как воск. Он наклонился и поцеловал ее, но не в те отвисшие, пухлые щеки, немое свидетельство достоинств веронской кухни, а в смуглую, чуть впалую щечку девушки, которая существовала теперь только в его воображении. Проснувшись от этой нежной ласки, Джульетта первым делом расхохоталась, ибо, будучи по природе весьма легкого и веселого нрава, к тому же без памяти обожала своего Ромео, искренне считая его обворожительней и соблазнительней любого веронского юноши.

— Стыда у тебя нет, Ромео... — притворяясь рассерженной, проворковала она.

Новый поцелуй неопровержимо подтвердил, что у мужа и вправду нет стыда, когда он хочет доказать ей свою любовь. Когда старые голубки вволю нацеловались, Джульетта, наконец, полюбопытствовала:

— А что это ты так рано?

— Мальпага отправил меня в отпуск.

— Выходит, мы можем уехать раньше, — захлопала в ладоши Джульетта, — очень кстати, ведь завтра уже приедет Эузебия...

— Послушай-ка, Джульетта...

— Да, мой Ромео!..

— Челестино хочет, чтобы я на пару дней повременил с отъездом, служба есть служба...

— Ни за что на свете!

— Но послушай, Джульетта...

— И речи быть не может! Мы решили уехать послезавтра и уедем послезавтра! И ни днем позже! Ты только подумай, комнаты уже заказаны, кузина Эузебия...

— Не забывай, Джульетта, — вдруг поднявшись, торжественно заявил Тарчинини, — что как бы я ни любил семью, служба отечеству для меня превыше всего! Сама понимаешь, если уж Челестино пришлось внести в нашу жизнь такие неудобства, значит, у него действительно не было другого выхода! Ничего не поделаешь, Джульетта, твой муж — слишком важная фигура, чтобы Верона в трудные минуты не обратилась к нему за помощью. Неужели пара дней отсрочки для тебя важнее, чем судьба всей Вероны?

— Судьба Вероны?

— А кто знает, может, и всей Италии!