Квинтет из Бергамо

Джоко олицетворял в глазах комиссара его любимую Италию, для хозяина же «Двенадцати апостолов» полицейский представлял собой Италию, о которой с восторгом рассказывала ему мать,— ту, какой она была до начала войны 1914 года. Хотя разница в возрасте между ними не превышала каких-нибудь пятнадцати лет.

Тарчинини с почестями, к которым был он, надо сказать, чрезвычайно чувствителен, провели к отведенному для друзей столику. Когда наш Ромео уже удобно уселся, Джоко, наклонившись над ним, любезно предложил:

— Может, чтобы убить время, принести вам пока «американца»?

Тарчинини был не из тех, кто легко переносил одиночество. Оставшись без собеседника, он впадал в хандру. Если не с кем было поделиться мыслями, Ромео тотчас же погружался в размышления наипечальнейшего свойства и чувствовал себя очень несчастным. Вот и сейчас, стоило предложить ему «американца» — всего-навсего безобидный американский коктейль — как он тут же вспомнил о Бостоне, где жила теперь его любимица Джульетта, вторая в семье, кто носит это имя, ибо супругу его тоже звали Джульеттой. Любимая дочь вышла замуж за американца. Сидя в одиночестве в этом почти пустынном ресторане, комиссар вдруг осознал, как. далека от него любимая старшенькая, и этот географический факт причинял ему невыразимые страдания.

Появление Челестино Мальпаги оторвало его от этих печальных размышлений.

— Ma che^[1], Ромео, что это с тобой? На тебе же лица нет!

— Я думал о Джульетте.

— О жене?

— Нет, о дочке.

— Ты что, получил какие-нибудь дурные вести?

— Да нет...

— В чем же тогда дело?

И голосом, в котором прозвучала вся скорбь мира, добрейший Ромео простонал:

— Но ведь она так далеко отсюда...

— Не дальше, чем вчера, а?

— Ma che! Думаешь, мне от этого легче?

— Насколько я понимаю,— проговорил Челестино, усаживаясь напротив гостя,— ты сегодня явно не в том настроении, чтобы получить удовольствие от вкусной пищи, а?

— Я?! Это почему же?

— Ну, ты такой грустный!..

— Да, я грустный... и голодный тоже. Что, разве так не бывает?

Вместо ответа Мальпага подозвал метрдотеля и велел подавать закуски.

Покончив с колбасой, которая была подана со свежим инжиром, и опорожнив стаканчик «Соаве», Тарчинини поинтересовался:

— Ну а теперь, Челестино, может, перейдем к делу?

— Погоди, Ромео, всему свое время…

Эта отговорка настолько насторожила Ромео, что далее помешала ему наслаждаться супом с лапшой и красной фасолью, чей ядреный аромат еще больше оттенял неповторимый букет нежнейшего вина.

— Ты когда собираешься в отпуск?

Тарчинини не спеша отер губы, бросил меланхолический взор на пустую бутылку «Соаве», потом ответил:

— Через три дня.

— А куда ты едешь?

— На Адриатическое море... Кузина Эузебия возьмет на себя заботу о малышах, она приедет послезавтра из Удине....

— Небось, никак не дождешься, а?..

— Да не сказал бы... Знаешь, для меня каждый день, проведенный вдали от Вероны, можно сказать, потерян... Это все Джульетта...

В этот момент принесли «ризотто»¹ с куриной печенкой, один аромат которого невольно заставил бы улыбнуться любого веронского гурмана. И он тут же напрочь забыл о странном вопросе друга, целиком отдавшись изысканным гастрономическим удовольствиям. Бутылочка настоящей «Вальполичеллы» довершила дело, и комиссар впал в состояние эйфории, в которой мог выслушать невесть что. Инициатор неожиданного обеда, воспользовавшись тем, что поблизости не было официанта, приступил, наконец, к основному разговору.

— А что бы ты сказал, Ромео, если бы я попросил тебя немного отложить отпуск?

Тарчинини, начавший было погружаться в блаженную истому, даже вздрогнул.

— Ma che, Челестино! Ты в своем уме?

— Вроде не жалуюсь...

— Тогда скажи, в чем я провинился, за что ты собираешься лишить меня заслуженного отдыха?

— Прошу тебя, не заводись!

Но Ромео уже понесло.

— Ни слова больше, Челестино,— проговорил он с искренним негодованием,— я и так все понял! Твой обед это просто ловушка! Я всегда считал тебя другом, а ты оказался настоящим Иудой! Ты воспользовался тем, что я люблю хорошо поесть! Ты злоупотребил моим аппетитом! Ты хочешь погубить меня, Челестино!

— Ты кончил?

— Нет, не кончил! Не хочу я больше твоего обеда!

Тарчинини встал и, преисполненный достоинства, добавил:

— Пожалуйста, извинись за меня перед Джоко, но я не могу больше оставаться в обществе человека, к которому потерял теперь всякое доверие! Прощай, Челестино.

— Может, хоть выпьешь на прощанье еще стаканчик «Вальполичеллы»? Не каждый день выпадает пить такое вино, как здесь...

Ромео слегка поколебался, потом, так и не присев, взял в руку стакан.

— Просто не хочу тебя обижать...

В этот самый момент официант водрузил на стол блюдо с жареным карпом. Сразу потеряв всякий интерес к Ромео, Мальпага принялся разделывать рыбу, от которой Тарчинини не мог отвести восхищенных глаз. Когда шеф уже принялся мирно жевать, Ромео как-то глухо пробормотал:

— Знаешь, пожалуй... пока я окончательно не рассердился... может, все-таки объяснишь... за что это вдруг такая немилость, а?..

— С человеком, для которого отпуск дороже дружбы,— пожал тот плечами,— нам больше не о чем разговаривать.