Квинт Лициний 3

Но я лишь упрямо сжал челюсти и свернул направо, к своей цели - храму Святого Людовика Французского, единственному действующему католическому приходу Москвы.

У приземистого портика с мальтийским крестом на фронтоне было безлюдно - вторая служба уже началась. В колокольнях на просвет было пусто. Справа от дорожки, на фоне облупленной стены телефонной станции, застыло голое дерево. Ни засохшего листочка, но я твердо знал, что это - ясень. Затем привычно легли под ноги восемь вытертых за полтора столетия ступеней.

Мир странно двоился: я узнавал его и не узнавал одновременно. Ворох подсмотренных чужих воспоминаний сталкивался со свежим, впервые брошенным взглядом, и непонятно было, что в той борьбе брало вверх. Было в этом что-то от просмотра ремейка хорошо знакомого фильма: и сюжет знаком, и характеры героев памятны, но режут глаз незнакомые детали, а слух - новые интонации.

Я шагнул в храм. Справа, в притворе, стояла чаша. Я макнул пальцы в воду, обмахнулся ладонью. Сделал три шага вперед и припал на правое колено перед табернакулой, осеняя себя еще одним крестным знамением. А потом тихо-тихо прошел в центральный неф, и сел с краю на жесткую скамью.

Тетки в вязаных шапках чуть покосились на меня, но я наклонился вперед, молитвенно сложил ладони (заодно прикрывая часть лица) и зашептал вслед за пастырем:

- Laetare Jerusalem: et conventum facite omnes qui diligitis eam...*

(лат. - возвеселитесь с Иерусалимом и радуйтесь о нём, все любящие его (Ис. 66:10))

Спустя минуту интерес соседок ко мне рассеялся. По возрасту я уже вполне мог пройти конфирмацию, так что хватать меня во время службы всяко никто не будет.

Я начал осторожно оглядывать зал перед собой.

У алтаря совершал литургию Станислав Можейко. Несмотря на понукания Ватикана, старик упрямо держался Тридентского чина, и, поэтому, мне была видна только его облаченная в розовую казулу спина. Справа от него стоял старейший министрат - пан Генрих, сухой и вездесущий. Вот его внимания привлекать точно не надо - он из тех, кто все видит и ничего не забывает. Где-то у меня над головой, за пультом раздолбанной фисгармонии должна сидеть единственная известная мне сексотка прихода. Я рассчитывал так и остаться вне поля ее зрения. Больше, насколько мне удалось понять, опасностей здесь нет - стационарный пост у храма пятое управление разворачивало только по значительным праздникам или перед приездом иностранных делегаций.

Я скосил глаза левее. Там, в боковом нефе, между высоких стрельчатых окон, стоял конфессионарий, чрезвычайно похожий на двустворчатый шкаф почти черного дерева. Лишь необычная его ширина да вентиляционные решетки на уровне голеней давали понять, что все сложнее - туда залезают люди.

"Исповедальная на месте", - я выдохнул с облегчением, - "да и куда б она могла деться. Так, где итальянец?"

И мой взгляд пополз по затылкам сидящих впереди, разыскивая Рафаэля.

Мне подфартило при подготовке к операции - благодаря КГБ. Пару месяцев назад они начали разрабатывать коменданта посольства Италии, уж больно тот выразительно косился на голубоглазых блондинок. То ли это был природный темперамент, то ли отсутствие жены, что дохаживала беременность на родине, но момент сочли благоприятным, и пару недель назад бойкая "ласточка" начала скрашивать ночное одиночество вынужденного холостяка.

Все бы было ничего, и, может быть, прошло бы как по маслу - не в первый и не в последний раз иностранцы влипали в СССР в умело расставленную "медовую ловушку", но в этот раз КГБ не повезло: под маской простака-коменданта в Москве пересиживал перетруску итальянских спецслужб Рафаэль Палумбо - человек опытный и тертый, бывший куратор "Ordine Nero"* и, что было для меня особо важно, близкий друг Джулио Грассини.

(*Ordine Nero - "Черный орден", итальянская военизированная профашистская группировка, активный участник "стратегии напряженности" в период 1974 -1978 гг.)

"Комендант" быстро раскусил смысл суеты вокруг себя и, ухмыльнувшись, решил, что не имеет ничего против небольшой, но приятной во всех отношениях интрижки с Комитетом. Он вел немудренную игру с "ласточкой", изображая постепенное зарождение страсти - в конце концов, эту комбинацию можно использовать и так.

Оборвалось все внезапно, сегодня утром, когда звонок над дверью разродился неожиданной трелью, а почтальон протянул телеграмму из Рима:

"сложные преждевременные роды тчк беттина вне опасности тчк мальчик воскл зн направлен реанимацию тчк молимся тчк лучано тчк"

Несколько кривовато наклеенных бумажных полосок с отпечатанным текстом вдруг преломились в религиозном сознании получателя в грозное предупреждение свыше. Решив, что промедление смерти подобно, Рафаэль начал действовать немедленно: первой с вещами на лестницу вылетела ошеломленная таким поворотом "ласточка", а через пять минут по ступеням торопливо скатился и сам итальянец - он ощущал настойчивую необходимость срочно покаяться.