Тут она вспомнила чего именно боялась, и сердце ухнуло куда вниз. Медленно-медленно, осторожно-осторожно обвела взглядом присутствующих. Слава богу, на нее никто не смотрит. Стоят у стола и разглядывают какой-то рисунок.
"Уф-ф-ф… Кажись, пронесло. Но как развел, скотина… — она с уважением посмотрела на Карла и сладко потянулась, вставая. — Ох, и ни хера себе! Четыре с половиной часа прошло!"
— Ну, что удалось из меня выжать?
— Вот, полюбуйся, — Фред протянул плотный шероховатый лист, — фоторобот получился.
Сначала ей показалось, что это фотография, лишь потом дошло, что в руках карандашный рисунок.
— Ух… Обалдеть! Здорово как! А кто рисовал?
— Я, — устало улыбнулся Джордж.
— Фантастика! А меня нарисуешь?
— Синти, — одернул ее Фред, — смотри на портрет. Вспоминаешь?
— Не-а… Говорю ж, мельком взглянула, — она еще раз прошлась взглядом по рисунку и протянула разочарованно, — да… Мало. Фиг по такому найдешь.
— Уходящий профиль называется, — пояснил Джордж, — да, лицо видно сбоку и чуть сзади. Щека, глаза, брови, а основание носа прикрыто скулой… А вот ухо было открыто, и ты запомнила его качественно. А, между прочим, форма ушной раковины индивидуальна и с течением жизни не меняется. В отличие от черт лица подростка.
— Кстати, — вмешался Фред, туша в воздухе спичку, — для советских старшеклассников необычно короткая прическа. Обычно они носят волосы заметно длинней. Обратите внимание на улицах.
— Не факт, что он как-то с этим связан, — попыталась придавить нездоровый оптимизм Синти, — ребенок как связной…
— А что, неплохой вариант, между прочим, — отозвался Фред, задумчиво пуская дым в потолок, — на школьников КГБ внимания не должно обращать. Если пофантазировать… Ну, предположим, отец и сын хотят свинтить с Советов… Отец имеет информацию, сын-единомышленник работает как малозаметный связной… Как вариант, а, Карл?
— Всяко лучше, чем было сутки назад, — без энтузиазма отозвался тот, — как искать по ушной раковине подростка в Ленинграде я пока не представляю. Даже если убрать наблюдение КГБ за нами. Но эта ситуация с отсутствовавшим, а потом появившимся сигналом… Это пока единственная зацепка. Будем разматывать.
Пора. В два торопливых глотка, не чувствуя от волнения вкуса, влил в себя остаток кваса, сунул пузатую кружку краснолицей продавщице и шагнул вперед, выходя из-за желтой бочки на середину тротуара. Беззаботно спешащая домой Тома налетела на мой взгляд как на стену и, что-то сдавленно пискнув, попыталась сдать назад.
— Ну, — пристально вглядываясь в девушку, я сделал еще пару шагов навстречу, — так и будешь всю остатнюю жизнь от меня бегать?
Тома промолчала, несчастно глядя куда-то вниз и вбок, лишь на скулах ее все ярче разгорались пятна нервного румянца, да на тонкой загорелой шее над кружевом белоснежного воротничка загуляла жилка.
Мое горло перехватило горькой нежностью. Хотелось схватить девушку в охапку и, забившись в какой-нибудь темный безлюдный закуток, до самого вечера жалеть эту ненароком контуженную случайным и, наверняка, мимолетным чувством. Я с большим трудом подавил этот безумный порыв, и протянул руку:
— Давай уж портфель, горе… Пошли домой.
Она мотнула головой и спрятала портфель за спину. Вышло так несвоевременно комично, что я против воли улыбнулся. Ветерок, что хулиганил в переулке, тут же подхватил и уволок вдаль мою горькую печаль, оставив взамен спокойную уверенность.
"Все пройдет и это тоже". Фигня все это. Жизнь пройти – не поле перейти, можно и споткнуться. Один раз.
Я оценивающе посмотрел на фигурку перед собой. Нет, не отдаст портфель.
— Хм… Ну, тогда просто пошли.
В молчании мы неторопливо шагали по тихому переулку, а еще не знающее о наступлении осени солнце жарило нам промеж лопаток.
Я осторожно покосился на девушку. Немного изменилась за лето, еще больше похорошев. Или это я подрос и теперь смотрю на нее чуть под иным углом? Или соскучился без меры?
— Слышала, — забросил я удочку, — Набоков умер? В июне.
Тома впервые прямо посмотрела на меня:
— Нет, — удивленно дрогнула бровь, — только про Элвиса Пресли слышала.
— Ну да, и он тоже, — кивнул я, припоминая.
Память сначала сопротивлялась, словно раковина, не желающая расставаться с замурованным сокровищем, а затем, внезапно сдавшись, выплюнула строчку, да прямо на язык; не успел я сообразить, как из меня громко вырвалось: "we're gonna rock, rock, rock, 'til broad daylight".
Я остановился, изумленно хлопая ресницами.
— Это, что… Я… Я не сфальшивил? Том? Или… Или мне показалось?
Уголки ее губ, до того поникшие, начали задираться вверх, а в милых глазах словно включился теплый свет.
— Нет, стой, — я опустил портфель, решительно расправил плечи, гордо вскинул голову и пропел. Потом, сконфуженно прокашлявшись, попробовал еще раз.
— О, щи-и-ит… — растерянно развел руками. — Но ведь в первый раз получилось, Том? Ну как же так?