Квазар

Да, редкостный врач был глубоко прав, а мое решение купить дачу — это мудрое решение.

Кровяниха сидела на крыльце. Перебирая какие-то травки, объясняла, как замечательно жить в городе и, например, плавать в ванне.

Уехала бы, да зять пьет горькую. А то чего бы лучше? Она уедет в город, а ее дом станет семейной дачей.

Здесь что за жизнь? Сплошные глупости! Вот, судьба послала одному механизатору из Нивлян преданную жену. Где она накопила столько чувств?..

Дурак не оценил редкого счастья, связался с девчонкой, которую соплей перешибешь. Такую носит юбчонку — весь телевизор наружу!.. Дальше — лучше, связался с дачницей, что повадилась грибы собирать у поля.

Видели и не раз — приглушит трактор и прыг в лес. А там ходит дачница, в сравнении с женой — сущая рожа.

Свихнулся мужик! В городе это прошло бы малозаметно, а деревня, она увеличительное стекло. Микроскоп!

И что получилось?.. Погибла хорошая баба, повесилась. Дура! Взяла бы развод…

— В город надо ехать, в город, — твердила Кровяниха. — Надоела деревня, всю жизнь в работе, с малых лет и до семидесяти нынешних. Но ведь уеду, по дому затоскую.

…О городе мечтали все старухи одинаково: и печь не топить, и воду не носить, и магазины под боком. Словом, рай! Только в городе можно дать отдых старым косточкам.

А смерть, родное кладбище?.. Не все ли равно, где тебя дети похоронят. Пусть сожгут, а пожить бы год-другой в свое удовольствие.

— Но там нет ни реки, ни леса, — возражал я.

— Вот и хорошо, — говорили мне старухи. — Надоели.

— Я бы здесь жил да жил…

— Это пройдет. Года ум-то, знаешь, куда вколачивают?

Вот и не пройдет!.. На даче я стану жить умно, мне пример Кровяниха. Но сначала я введу тотальную рационализацию: поставлю бензиновый мотор — качать воду из реки. Стану беречь дрова (то есть деревья), устроив несколько простеньких солнцеприемников. Они будут греть воду.

Вот еще что сделаю — сожму и огород, и сад в размерах. Тогда я лучше обработаю их, получу столько же яблок и моркови. Зато оставшиеся места зарастут дикими травами, в них будет заповедник.

Подумал, и во мне проснулся зуд хозяина. Мне все захотелось переделать, даже у Кровянихи. Но та верит лишь в свои придумки.

За ужином (едим мы вместе), потряхивая рожками платка, учила Кровяниха:

— Говорят, сокол ясный, голова всему хозяин. Я тебе скажу горькую правду: сам будь голове хозяином, не давай бродить мыслям. Голове воли давать нельзя, все запутает. Словно котенок нитки. Порядок — вот главное в жизни. А какой порядок в том, что ты по-холостому живешь? Года-то идут… Ну, женишься в пятьдесят, а кто твоих детей поднимать будет?

— Государство.

— Мне семьдесят три, а я до сих пор государству прибыль даю, за порядком в совхозе наблюдаю. Потому что самое страшное — это когда беспорядок. Вот ты вещи пораскидал туда-сюда: швырь-швырь… В голове у тебя сидит этот самый «швырь», а ты в ней приборки устраивай.

— Как это? — изумлялся я.

Кровяниха, съев еще одно яичко, вытерла рот.

— Ты ее каждый день утречком веником подмети, все лишнее по ящикам спрячь. А перед сном все проверь, все посмотри. Но утром приборка…

Я кивал, слушая старуху. Близилась ночь. Скрипели транзисторы дачников. Я вообразил, как спит, уткнув рогастую голову, нивлянский огромный бык, а дачница, озираясь, крадется к механизатору… Но о порядке она говорит верно. Вот, скажем, дела — никогда у меня нет в них порядка. Так наведу его.

И я написал открыточку: «Здравствуйте, Антон Львович! Привет супруге, Гаю, кошкам…». И снова задал вопрос о даче.

Ответ пришел быстро. Буквы неслись галопом, поперек линованной бумаги. Будто в атаку, взодрав над головой черточки-сабли.