Квартеронка

Какие маленькие белые руки! Какой великолепный перстень с алмазом сверкает на его безымянном пальце! Игроки, словно зачарованные, смотрят на драгоценный камень при каждом движении руки, щедро рассыпающей по столу золотые. И Чорли с Хэтчером тоже заметили перстень. Я видел, как они многозначительно переглянулись. Оба отменно вежливы с молодым крео— лом. Он сразу же завоевал их уважение своими крупными ставками. Они с особой почтительностью и вниманием называют карту, когда он выигрывает, и вручают ему фишки. Весь стол любуется им, дамы кидают на него вкрадчи— вые и коварные взгляды. Каждая готова броситься ему на шею ради сверкаю— щего брильянта.

Я стоял возле него, с волнением следя за игрой, с большим волнением, чем если бы ставил сам. Но ведь это была и моя ставка. Он играл для ме— ня. Для меня этот великодушный юноша рисковал своими последними деньга— ми.

Но я недолго томился неизвестностью. Вот он ставит и проигрывает — и еще повышает ставку. Он занял мое место у стола, и вместе с местом к не— му перешло и мое невезение. Почти каждую ставку сгребал крупье, пока на— конец последняя монета не была поставлена на карту. Еще немного — и вот она звякнула, падая в шкатулку.

— Идемте, д'Отвиль! Идемте отсюда! — шепнул я, наклоняясь к нему и беря его за руку.

— Во сколько вы оцените это? — спросил он банкомета, не обращая на меня внимания.

И с этими словами он снял через голову золотую цепочку с часами.

Этого я и боялся, когда предлагал ему уйти. Я повторил свою просьбу, я молил его, но он не желал ничего слушать и торопил Чорли с ответом.

Чорли, видно, не любил тратить слов на ветер.

— Сто долларов за часы, — отрезал он, — и пятьдесят за цепочку.

— Великолепно! — воскликнул кто-то из игроков.

— Они же стоят вдвое больше, — пробормотал другой.

В огрубевших сердцах собравшихся здесь людей все же сохранились чело— веческие чувства. Тот, кто проигрывает, не вешая головы, неизменно вызы— вает общее сочувствие, и возгласы, сопровождавшие каждый проигрыш юного креола, свидетельствовали о том, что все симпатии на его стороне.

— Правильно, часы и цепочка стоят значительно больше, — вмешался вы— сокий человек с черными бакенбардами, сидевший в конце стола.

Внушительный и твердый тон, каким были сказаны эти слова, возымел свое действие.

— Разрешите, я еще раз взгляну, — сказал Чорли, перегибаясь через стол к д'Отвилю, который сидел с часами в руке.

Д'Отвиль снова вручил часы шулеру, а тот, открыв крышку, внимательно осмотрел механизм. Это были изящные часы с цепочкой, какие обычно носят дамы. И стоили они, разумеется, много больше той суммы, что предложил за них Чорли, хотя торговец свининой придерживался на этот счет иного мне— ния

— Сто пятьдесят долларов — немалые деньги, — протянул он. — Шутка сказать — сто пятьдесят долларов! Я, правда, мало что смыслю в таких финтифлюшках, но мне сдается, полтораста долларов — красная цена за часы с цепкой.

— Вздор! — закричали несколько человек. — Одни часы стоят никак не меньше двухсот. Взгляните на камни!

Чорли положил конец пререканиям.

— Вот что! — сказал он. — Не думаю, чтобы часы стоили больше того, что я за них назначил, сударь, но поскольку вы хотите отыграться, пусть будет двести за часы и цепочку. Это вас устраивает?

— Мечите! — кратко ответил пылкий креол; он выхватил часы из рук Чор— ли и поставил их на одну из карт.

Дешево обошлись часы Чорли.

Он открыл с полдюжины карт, и часы перешли к нему.

— А во сколько вы оцените это?

Д'Отвиль снял с пальца перстень и протянул его Чорли, который так и впился глазами в брильянт.

Я снова попробовал вмешаться, но д'Отвиль опять не стал меня слушать. Нечего было и пытаться обуздать пламенного креола.

Перстень был алмазный, вернее — в филигранную золотую оправу было вделано несколько брильянтов. Так же как часы, кольцо походило на те, что носят дамы, и я расслышал, как перешептывались остряки: «У молодого повесы, видать, богатая зазноба!», «Спустит этот — другой подарят», и так далее и тому подобное.

Перстень был, вероятно, ценный, потому что Чорли после внимательного осмотра предложил посчитать его в четыреста долларов. Высокий человек с черными бакенбардами опять вступился и заявил, что он стоит все пятьсот. Его поддержали игроки, и банкомет в конце концов согласился дать за кольцо эту сумму.

— Прикажете выдать фишками? — спросил он д'Отвиля. — Или поставите всю сумму сразу?

— Сразу! — последовал ответ.

— Нет, нет! — раздались голоса доброжелателей д'Отвиля.

— Сразу! — решительно повторил д'Отвиль. — Поставьте перстень на ту— за.

— Как вам будет угодно, сударь, — невозмутимо ответил Чорли, возвра— щая перстень владельцу.

Д'Отвиль взял перстень в свою тонкую белую руку и положил на середину облюбованной карты. Это была единственная ставка. Другие игроки бросили игру — каждому любопытно было увидеть, чем кончится этот поединок. Чорли начал метать. Каждую карту ожидали с лихорадочным волнением, и когда из коробки показывался край туза, двойки или тройки с широким белым полем, напряжение достигало высшего предела.