Квантовый мост

– Правда…

Алекс с видимым усилием посмотрел прямо в объектив камеры и задержал взгляд на пару мгновений, но сразу же отвернулся.

– Может, расскажешь?

– О чем?

– О том, что у тебя на левой щеке.

Мальчик коснулся ссадины на скуле, поморщился.

– Случайно получилось, – виновато произнес он.

– Так, – подбодрила Инга, – а подробнее?

Алекс завис и молчал почти минуту, неотрывно глядя куда-то в сторону. Потом тихо промолвил:

– Халед…

– Какой Халед? Тот, что из Ирака?

– Ага… обругал меня. Аутичным расистом. Я назвал его тупицей. Он меня ударил.

Вновь молчание.

– А ты? – подлокотники кресла жалобно скрипнули под пальцами Инги. Она подсказала: – Пожаловался фрекен?

Мальчик помотал головой.

– Ударил. Тоже.

Инга с трудом удержала ругательство, вдохнула и выдохнула.

– Он опять, – продолжал рассказ Алекс, поглаживая разбитую скулу, – и я опять. Сильно. Много.

– О господи… Алекс, ну как же так!

Он дернул плечами, поник.

– И что потом?

– Скорая приехала. Потом полиция. Папа пришел в школу. Завтра снова пойдет.

Инга откинулась на спинку кресла, закрыла глаза. Внутри все сжалось, сердце застучало. Миг спустя она подняла веки, встретила пристальный взгляд синих как небо глаз, который тотчас уплыл в сторону.

– Прости, мам.

Инга снова прильнула к экрану, заговорила, но голос зазвучал резче, чем хотелось:

– Сынок, разве мы с папой не учили тебя, что драться нехорошо? Разве папа тебе не объяснял, что, если у тебя конфликты в школе, необходимо жаловаться учителям?

Он виновато покивал, но промолчал. Инга собралась попросить его позвать папу, чтобы обсудить ситуацию, но мальчик вдруг выпалил:

– Разве ты не говорила, что каждый человек должен уметь защищать себя?

Инга обомлела, растерялась, не зная, что ответить на фактически верное замечание. Да, говорила, и не раз. Саму такой растили родители, и, оглядываясь на свою жизнь, Инга признавала, что они в выборе нравственных ориентиров для своей дочери не ошиблись. Хоть и не все было гладко в ее отношениях с отцом и покойной матерью, за такое воспитание она не могла испытывать к ним никакого иного чувства, кроме благодарности.

Растя ребенка в Швеции, Инге вечно приходилось искать компромисс между тем, что считала правильным сама, и теми ценностями, которые считало правильными общество и, прежде всего, государственная система, поставившая во главу угла идеалы толерантности и политкорректности. Инга ничего не имела против этих практик, но считала, что они давно превратились из терпимости к иному образу жизни и из элементарного желания не обидеть в пропаганду двуличия и лицемерия. Искать компромисс и сохранять баланс – эти стремления определяли чуть ли не каждое слово или действие в процессе воспитания сына. Теперь же стало очевидно, что в этих поисках она потерпела фиаско.

А еще ее учили, что близким лгать нехорошо.

– Ты прав, сынок, – собравшись с духом, ответила она, – если не было иного способа решить конфликт и защитить себя, то ты поступил правильно.

– Почему тогда плачешь, мам? – Алекс вперил испытующий взгляд в объектив, приблизил лицо.

Инга и не заметила, как уронила слезу. Хорошее качество видеосвязи бывало порой так не к месту.

– Прости, Алекс, просто мне…

– Стыдно? За меня стыдно?

– Что ты! В том, что ты сделал, нет ничего постыдного, ты же защищался…

– Дело не в этом. Не в том, что я сделал.

– А в чем же? – Инга непонимающе нахмурилась, быстрым движением смахнула слезы с ресниц.

Мальчик насупился, угрюмо молчал.

– Ты меня стыдишься, – произнес он наконец, и по тону было не понять, вопрос ли это.

– Алекс…

– Стыдишься, – повторил он, на этот раз увереннее. – Всегда стыдилась.

– Нет, что ты…

– Потому и уехала!

Скайп тренькнул и отключился. Инга осталась сидеть неподвижно, тупо уставившись в экран. Минуту спустя, сбросив оцепенение, медленно потянулась к сигаретам и зажигалке.

9

От Рогова не было вестей три дня, за это время Инга набрала его номер, наверное, раз пять или шесть. Не то чтобы ей не терпелось узнать содержание его разговора с родителями погибшей студентки: вне всяких сомнений, они расскажут о сиреневых полосках, если их дочь была откровенна, а если скрытничала – то ни о чем ином, кроме общего описания ее ночных страданий. Однако Алексей вел себя странно. Да, его отстранили от дела, но ведь он к нему проявлял искренний интерес – неужели теперь ему не хочется узнать, как прошел сеанс полисомнографии с Шипулиным? Конечно, подробности недавнего происшествия легко почерпнуть из новостей, но отказываться от возможности получить их из первых рук так на него не похоже.

За эти три дня Инге пришлось понервничать из-за неприятностей с сыном. Тему странных обвинений и недосказанности с его стороны она решила пока не поднимать, но сделала себе пометку провести с сыном основательный разговор позже, когда улягутся страсти вокруг недавнего инцидента в школе.