Кутузов

Еще до того, как грянул гром, Михаил Илларионович ощутил, что над московскими масонами сгущаются тучи. Прежде чем начались репрессии, он посоветовал Екатерине Ильиничне прекратить ставшую особо опасной переписку. А после арестов и ссылок она сделалась уже и вовсе невозможной...

Теперь Кутузов желал искупить невольную свою вину. Но известия оказались самые печальные: Алексей Михайлович отошел в мир иной 27 ноября 1797 года, ровно за месяц до приезда Михаила Илларионовича в Берлин. И где? В долговой тюрьме, в жесточайшей бедности! Вот: все мечтал о братстве человечества, о любви и о свободе и умер самой поносной смертью, задолжав жалкую кучку талеров. Не нужный никому!..

«Да, жестоки рыцари Злато-Розового креста! – размышлял Михаил Илларионович. – Видно, Алексей Михайлович потерял всякую ценность для „братьев“. И сразу же был выброшен вон за ненадобностью. Могуча и беспощадна масонская сила. Словно из бездны, восстает она, управляя и стравливая политиков, приносит человеческие жертвы – и все это во имя чего-то тайного. Но чего?.. – Чем долее Кутузов думал над этим, тем яснее понимал тщетность своих попыток. – Право, ведь каждый из братьев допущен лишь к той малой степени, какой он достиг в масонской пирамиде. А выше мрак уже сгущается. И верховное существо, верно, не сидит во мраке: оно само мрак... Но и этой силой надобно воспользоваться...»

Кутузов и в самом деле не пренебрегал своими масонскими связями, что тоже помогало делу. Ведь все окружение покойного короля принадлежало к братству вольных каменщиков. И многие из них сохранили свое влияние.

Он пускал в ход обещания, лесть, одних шармировал, других стращал якобинским пугалом, распространялся о любви русского государя к прусскому королевству и заметно поколебал положение Гаугвица. В высших берлинских сферах его успех перерастал уже в триумф. 12 января 1798 года Кутузова принял Фридрих-Вильгельм III. Михаил Илларионович передал поздравление от своего монарха и от себя добавил:

– Вся Европа, видя ваше величество на троне своих предков, озарилась надеждой, что возобновляется царствование Фридриха Великого...

Польщенный, король отвечал:

– Ваша известность опередила вас, генерал. Его императорское величество, мой августейший брат, не мог дать мне лучшего доказательства своей дружбы, чем избрав вас своим представителем.

Затем Фридрих-Вильгельм наговорил Кутузову еще множество комплиментов. Его заслуги, его военные таланты, его раны – ничто не было забыто. В этот же день и на следующий, когда Михаила Илларионовича удостоила приемом королева Луиза, прусский монарх долго разговаривал с ним о европейских делах, политике берлинского двора. Кутузов не раз ужинал с королевской четой – честь, которая не была оказана австрийскому посланнику графу Штернбергу.

Оставалось, по-видимому, сделать еще несколько последних усилий и выждать необходимое время, чтобы окончательно склонить короля к заключению союза. На столе у Фридриха-Вильгельма III уже лежал подготовленный к подписи документ...

Н. П. Панин – А. Б. Куракину. 19 января 1798 года. Берлин. Партикулярное письмо. Секретно.

«Если вы расположены, милый кузен, оказать мне важную услугу, которой жду от дружбы вашей, я предложу вам еще одно средство, которое нисколько не покажется натяжкой. Пообождите, по крайней мере, до тех пор, покуда генерал Кутузов не выполнит возложенного на него поручения. Если оно – в чем я нисколько не сомневаюсь – будет выполнено к вашему удовольствию; если вы признаете существующее между нами и совершеннейшее единомыслие, – не будет ли тратою драгоценного времени навязывание мне новых хлопот с новичком, которому успеть здесь будет гораздо труднее, нежели генералу Кутузову? Кутузов в Берлине имел удивительный успех, и господину, пользующемуся вашим покровительством, долго придется ожидать того приема, который был оказан здесь Кутузову...»

Теперь у Панина не существовало никаких тайн от Михаила Илларионовича. Граф Никита Петрович перехватил секретную депешу Кальяра, где говорилось: «Господин Гаугвиц до такой степени предан французской нации, что только от Директории зависит заключить договор о союзе. Он ожидает единственно новых инструкций для заключения статей». Надо было торопиться. Кекериц, главный адъютант короля, в свой черед, заверял Кутузова, что слабость зрения после кори Фридриха-Вильгельма – единственная причина, по которой документ о русско-прусском пакте не подписан.

Это напоминало перетягивание каната...

Но доверительные разговоры русского посла с Кутузовым велись не только об интригах Гаугвица и о возрастающей опасности со стороны Франции. Касались и тем самых деликатных. Заходила речь и о царствующей особе, повелевающей из Петербурга. «Совершеннейшее единомыслие» подтверждалось и здесь. Не называя даже имени государя, оба собеседника сошлись в том, что России приходится как никогда солоно, но что худшее – впереди.