Кутузов

Однако боготворимая Павлом Петровичем Пруссия не чувствовала ни малейшего желания сражаться из-за отвлеченных начал с «возмутительными идеями», олицетворяемыми Французской республикой. Немцы, как всегда, были практичны. Фридрих-Вильгельм II желал воспользоваться разладом, царившим в Европе, лишь для округления своих владений. С этой целью он заключил с Францией договоры, которые обусловили нейтралитет Пруссии и солидное приращение ее территорий в недалеком будущем.

Соглашаясь с ненавистной Французской республикой оставались полной тайной для Павла. Когда же король счел наконец возможным сообщить ему секретные пункты договора об уступке Директории левого берега Рейна и предстоящем вознаграждении Пруссии за счет германских владений, это вызвало полное охлаждение русского государя к своему недавнему другу. В гневе Павел не постеснялся сообщить доверенную ему тайну послу Австрии в Петербурге, что вызвало смятение в дипломатическом мире. Зияющая брешь возникла в отношениях двух государств, только недавно скрепленных почти братскими узами.

5 ноября 1797 года скончался масон и мистик Фридрих-Вильгельм II – ровно через год после смерти русской императрицы. Владетелей старой Европы раздирали противоречия и тяжбы. Споры наконец так ожесточились, что австрийский император Франц предложил новому прусскому королю просить Павла о посредничестве. Местом переговоров был назначен Берлин, куда выехал со специальными полномочиями фельдмаршал Репнин. Предполагалось достичь доброго согласия между членами разваливающейся коалиции.

Между тем, пользуясь раздорами, царившими среди монархов, на проходившем в ту пору Раштадтском конгрессе уполномоченный Директории Кальяр предъявлял Европе все новые непомерные требования.

Репнин в своей миссии не преуспел. На предложение заключить оборонительный пакт против Франции граф Гаугвиц отвечал, что Пруссия желает сохранить нейтралитет. Павел сердился на Репнина и приказал ему отправиться в Вену, а Панину продолжать переговоры. По возвращении в Россию князь Николай Васильевич был и вовсе удален от службы. Негласным же послом на переговорах назначался Кутузов.

Хотя формальным поводом для поездки было приношение поздравлений восшедшему на престол Фридриху-Вильгельму III и в специальной инструкции Михаилу Илларионовичу вменялось всячески уклоняться от любых политических вопросов, на деле, что только и бывает в дипломатии, все обстояло как раз наоборот. Ему надлежало добиться успеха на том скользком берлинском паркете, где не удержался его покровитель Репнин.

Кутузов еще находился в пути, когда последовал лестный императорский рескрипт о его назначении на место фельдмаршала Каменского инспектором войск Финляндской инспекции и шефом Рязанского мушкетерского полка. Он еще только начал нащупывать тайные нити прусской политической машины, как был произведен государем в генералы от инфантерии.

Павел желал тем самым выразить Михаилу Илларионовичу свою полную доверенность.

4

Кутузов прибыл в Берлин 27 декабря 1797 года.

Начались хлопотные аудиенции, визиты, представления. Так как молодой государь болел корью, Михаил Илларионович встречался с его родственниками, с вдовствующей королевой, с тетками и дядьями, очаровывая их рассказами о своей беседе с Фридрихом II, о замечательных прусских порядках и о масонских добродетелях скончавшегося государя. Он поражал собеседников чистотой берлинского выговора, натуральностью немецкого языка.

– Эхте дойч! Настоящий немец! – качали пудреными париками принцы и бароны.

Между делом Кутузов подбирал ключи к Гаугвицу, которого надлежало либо привлечь на сторону России, либо постараться лишить монаршьего благоволения, буде он неуступчив и упрям в своем твердолобом франкофильстве.

Вечерами, в промежутках между деятельными трудами в берлинских гостиных и замках, Михаил Илларионович обсуждал положение с молодым русским послом и племянником своего покойного наставника графа Никиты Ивановича – Никитой Петровичем Паниным. Он готовился к встрече с Фридрихом-Вильгельмом III и сам готовил для нее почву.

– Генерал, – говорил Панин, – король еще молод и столь неопытен, что вас, возможно, удивят его суждения и оценки...

– О его молодости, – улыбнулся Кутузов, – свидетельствует и самый недуг, из-за которого я лишен счастья представиться ему...

– Да, – не мог сдержать ответной улыбки граф Никита Петрович, – я переболел корью пяти годов от роду...

– А его величеству уже идет тридцать седьмой... Впрочем, у монархов особый счет летам. Я в эти годы уже давно командовал полком...

– И получили тяжкое ранение, – вставил почтительно граф Никита Петрович.

– Давняя история! – махнул пухлой рукой Кутузов. – Ну, вот, стало быть, вернемся к графу Гаугвицу, в коем корень зла. Сей зрелый муж был по сию пору в интимных хлопотах с Кальяром и даже слышать не желал о картеле с Россией. Однако генерал-адъютант его величества Кекериц в бытность мою на приеме у ландграфини Гессен-Кассельской конфиденциально сообщил, что с приездом нового французского посланника Сиеста любовь сия может и порасстроиться...