Кутузов

Свое гатчинское войско Павел уравнял с гвардией, что вызвало в полках дружный ропот. Это были по большей части люди грубые, малообразованные, сор русской армии. Выгнанные из полков за дурное поведение, пьянство или трусость, они нашли прибежище в гатчинских батальонах, где, добровольно обратясь в машины, сносили от наследника-цесаревича брань, оскорбления, а случалось, и побои. Ныне вся армия пригонялась под их образец. Глядя, как солдаты и офицеры старательно тянут ногу под треск барабанов и писк флейтуз, Кутузов сказал себе:

«Словно они сошли со старорусской гравюры, изображающей Семилетнюю войну...»

Внезапно Павел подскакал к командиру одного из полков, перегнулся, схватил его за ухо и потянул к себе с возгласом:

– Что же вы, рекалии, не маршируете! Я же сказал: «Вперед марш!»

Солдаты еще не научились понимать новых команд. Вместо приказа «К ружью!» теперь говорилось «Вон!», вместо «Заряжай!» – «Шаржируй!». Привычное «Ступай!» заменили французским речением «Марш!».

– Всех офицеров на гауптвахту! Полковника из службы исключить! – надуваясь лицом до красноты, зашелся в гневе Павел.

Аракчеев, сутулый, худощавый и жилистый, громко и подобострастно добавил, указывая на полковые знамена:

– Развесили, гог-магог, екатерининские юбки!..

От резких, гугнивых криков лошадь под Кутузовым заволновалась. Михаил Илларионович успокаивал ее поглаживанием, ласково приговаривая:

– Смирно, Зефир... Стой спокойно, мой дружочек...

Да, теперь надобно было учиться всему сызнова.

Не только солдатам – седым екатерининским генералам пришлось знакомиться с тайнами гатчинской экзерциции. В Зимнем дворце был учрежден тактический класс, за которым надзирал Аракчеев, а преподавали бывший учитель фехтования Каннибах и бывший лакей графа Апраксина Клейнмихель. Герои, штурмовавшие Очаков и Измаил, зубрили значение плутонгов, эшелонов, пуан-де-вю, пуан-д'аппюи и других мистерий прусского воинского устава. Михаил Илларионович встречал там новопроизведенных фельдмаршалов Салтыкова и Репнина, старика Прозоровского, наконец, Ивана Лонгиновича Голенищева-Кутузова, у которого р Морском кадетском корпусе и давал некогда уроки фехтования выскочка-немец...

Павел уже здоровался с генералитетом. Он милостиво побеседовал с Павлом Васильевичем Чичаговым, вспомнил, в качестве генерал-адмирала русского флота, должность которого занимал с двенадцати лет, о былых заслугах его отца-флотоводца и изволил дать для целования руку. Контр-адмирал Чичагов исполнил это с удовольствием, преклонив колено, и вызвал царской милостью зависть у наиболее пылких обожателей императора.

После парада Михаил Илларионович проследовал вместе с прочими военачальниками в залы Зимнего дворца.

Ожидали выхода Павла, затворившегося в кабинете для подписания бумаг. Вскоре шталмейстер громко назвал имя Чичагова, который приглашался на экстренную аудиенцию. В толпе шушукались, что может взойти новая звезда.

Кутузов оглядывал хорошо знакомые лица, вспоминая, как в последний раз ему довелось увидеть Екатерину Алексеевну.

Уже утром 5 ноября Михаил Илларионович был извещен о смертельном апоплексическом ударе, поразившем императрицу, с которой он расстался накануне. В девятом часу из Гатчины примчался цесаревич. Он расположился в угольном кабинете, примыкающем к спальне государыни, и не мешкая занялся разбором ее бумаг.

Кутузов, как и все, кого призывал Павел, принужден был пройти мимо его еще дышавшей матери. Все усилия докторов привести императрицу в чувство ни к чему не приводили. Комнатная прислуга не смогла даже поднять ее на кровать, и Екатерина лежала с закрытыми глазами на полу, на сафьяновом матраце. Страдания неузнаваемо изменили черты ее благообразного лица.

Никто из близких государыне вельмож не посмел предать гласности ее волю, по которой российский престол, минуя Павла, передавался великому князю Александру. Вчерашние ненавистники цесаревича угодливо спешили возвести его на трон. В Гатчину поскакал брат последнего фаворита Николай Зубов.

Весть о смертельной болезни Екатерины привез Павлу его будущий убийца...

Из верных уст Михаил Илларионович слышал о судьбе завещания. Когда Павел с Безбородко разбирали бумаги Екатерины, тот указал цесаревичу на пакет, перевязанный черной лентой. Павел вопросительно поглядел на графа Александра Андреевича, который молча указал на топившийся камин...

С треском растворились белые с золотом двери государева кабинета. Перед сановниками и генералами предстал Чичагов. Но в каком виде! В одном положенном по уставу желтого цвета нижнем белье! Два офицера-гатчинца препроводили контр-адмирала мимо обалдевшей толпы до кареты.

«От такого императора хорошо бы держаться подальше...» – подумалось Кутузову.

Павлу всюду мерещились якобинцы и революционная зараза. На этом и сыграл товарищ Чичагова по службе адмирал Кушелев, понятно не желавший его чрезмерного возвышения. Он сообщил государю, что Павел Васильевич заражен якобинским духом и собирается перейти на службу к англичанам. Чем нелепее было обвинение, тем легче оно воспринималось новым императором как истина.