Кусатель ворон

Дитер достал блокнот и изобразил автобус, объятый туманом и ужасом, показал Болену, Александре и мне. Я кивнул. Болен как-то побледнел, а Сандра улыбнулась.

— Внимание! — воззвал тем временем Жмуркин. — Внимание, ребята! Вынужденная остановка…

Все, кроме груботесанного Дубины Листвянко, проснулись, он нет, лишь поудобнее устроился.

— Вынужденная остановка.

— Лося все-таки сбили, — громко и авторитетно заявил Пятахин. — Рога в полтора метра, секач настоящий. Смотрите — на лобовухе кровища!

Мы посмотрели. Ничего там не было, только туман.

— Надо выйти посмотреть, — предложил Лаурыч, за что немедленно получил тычину от своей матери.

— Выйдем! Добьем лося! — призвал Пятахин. — Будем мужчинами!

— Всем сидеть! — негромко приказал Жмуркин.

— Лося убили! — омерзительным голосом повторил Пятахин. — Лося убили! Лося!

— Заткнись, Пятахин! — потребовал Жмуркин.

— Лося! Лося! Лосяяру!

Завывал Пятахин с клокотанием и выпучиванием глаз. А в Англии каждый год двух человек метеоритами убивает, — нет, некоторым странам везет решительно больше других.

— Надо оказать ему первую помощь… — негромко предложила Иустинья. — Помочь…

Заговорила. Несколько часов молчала, а теперь вот заговорила. Отошла.

— Его надо пристрелить, — сказал Гаджиев. — Чтобы не мучился.

— Мы его и так сбили, теперь еще пристреливать?! — возмутилась Иустинья.

— Я имел в виду Пятахина, — негромко сказал Гаджиев.

Я достал фотоаппарат, поставил вспышку. Если на самом деле лося, то это хорошо, сфотографирую лося и Иустинью, получится что-то вроде «Путешественники спасают животное, занесенное в Красную книгу».

Тег «Милосердие».

— Лось умирает? — спросила Александра.

— Сдох, — тут же подтвердил Пятахин. — Башку ему раздавили! С утра будем шашлыки жарить! Саш, ты шашлыков из лося никогда не пробовала?

— Надо помочь! — Александра растерянно поглядела на меня.

— Пятачок, пойди, сделай ему искусственное дыхание, — предложил Гаджиев.

— Сам иди, Урюк!

Пятахин надулся, уселся рядом с германисткой Рокотовой, гадко улыбнулся, подмигнул и стал пересказывать ей вторую часть фильма «Зыбь», где вот так же автобус ночью застрял, а уже через полчаса всех сожрали.

— Лось — это… — Александра непонимающе оглядывалась. — Лось — это…

— Ло-о-ось!

Пятахин оторвался от германистки, идиотически выпучил глаза, оттопырил нижнюю губу и растопырил над лбом пятерни, получилось похоже.

— Лоо-ось!

Я успел сфотографировать. В блог «Путешествия», конечно, не пойдет, размещу в «Рыцарях Нечерноземья». Хотя, пожалуй, переигрывает. Не люблю, когда переигрывают.

Александра приложила к лицу ладони домиком и стала вглядываться в темноту сквозь стекло.

— Осторожнее, — посоветовал я.

— Что?

— Не надо долго смотреть во тьму…

— Ло-о-ось! — простонал Пятахин. — Гибнет лось!

Штумпфнайгель все не возвращался, Лаура Петровна начала волноваться — запахло валерьянкой.

— Ладно, пойдем посмотрим, — не выдержал Жмуркин. — Виктор, ты со мной, остальные по местам.

Он открыл центральную дверь, и мы вывалились в лунный воздух.

Пахло какими-то цветами, водой и ночью, у ночи свой запах, совсем нечеловеческий. И туман, не очень густой, но есть.

— Василий Петрович! — позвал Жмуркин.

Штилльбакен помахал из тьмы фонариком, мы двинулись на свет.

С колесами все было в порядке, фары целы, горели, правда, только габариты, освещали метра на полтора, дальше темнота. Блестит что-то. Асфальт мягкий, а может, показалось.

— Не люблю я вот это, — сказал Жмуркин. — Непредвиденные обстоятельства, то-се… Как-то все с самого начала…

— А что тебе не нравится? — спросил я.

— Не знаю. Ну, вот этот детский дом, к примеру…

— А что? Детский дом как детский дом, живут себе…

— Я насчитал пять айфонов у воспитанников, — сказал Жмуркин. — Как-то странно…

— Чего ж тут странного? Ты что ожидал встретить-то? Трудное детство, деревянные игрушки?

— Не знаю…

Жмуркин пожал плечами.

— Не знаю.

— Во-первых, сейчас модно дарить сироткам айфоны — это раз. Во-вторых… Во-вторых, ты видел, какие у них спонсоры? Деревообрабатывающий комбинат — раз, московский банк — два. Так что не удивляйся. Вот если бы ты где-нибудь в Кологриве…

— Понятно, — остановил меня Жмуркин. — Открыл мне глаза. Может, еще кое на что откроешь?

— Попробую.

Догадался. Жмуркин не дурак, догадался.

— Ну, вот, допустим, этот Пятахин. Этот Пятахин, он кто? — спросил Жмуркин прищурившись. — На самом деле?

— Поэт-симбионт, — ответил я. — Генетическая помесь человека и пластикового пакета. А тебе он что, не понравился?

— А если серьезно?

Жмуркин остановился. И я тоже. Перед нами красовался знак, установленный на треноге, — надпись «DANGER» в красном круге.

— Это что? — спросил Жмуркин.

— Движение запрещено, — объяснил я. — Дальше нельзя.

— Почему?

— А кто его знает… Мост взорвали, пришельцы приземлились, зомби опять же.

— Кто?

— Зомби. БПЗ.

— Как?

— Большой Пушной Зверь, — пояснил я.

Жмуркин почесал голову, вгляделся в дорогу за знаком. Ее совсем не было видно, ночь безлунная, и фонарь нашего водителя почему-то больше не горел, точно, зомби. И туман.

— Да… — Жмуркин плюнул на асфальт. — БПЗ, это точно. Поэт-симбионт, говоришь… И как, они все у тебя такие симбионты?