Курок

Ничего серьезного, я думаю. Я совершенно забыл о порезах, едва мать вошла в спальню – боль оказалась недостаточно сильной, чтобы заглушить всю мерзость ее прихода ко мне.

Взяв за руку, она тянет меня в ванную, подталкивает к стойке, поднимает мою ногу и восклицает:

– Это порезы?

Можно подумать, ты шокирована. Она знает, чем я занимаюсь годами. О порезах, которые прячу на ступнях. О шрамах на руках и коже головы. Я скрываю раны, проколы и ожоги под бельем до тех пор, пока они не заживут, а потом заново все повторяю. Мои способы маскировки того, что я делаю для избавления от боли, стали довольно изобретательными.

Мать смачивает салфетку и заставляет меня сесть на стойку. Однако я резко отстраняюсь, когда она тянется к моей ноге.

– Я сам справлюсь!

Она дает мне пощечину. Голова дергается в сторону, жгучее и одновременно леденяще-жалящее ощущение распространяется по лицу. Благодарный за это, я закрываю глаза. Меня бросает в холодный пот.

– Ну, все, все, – успокаивает мать, будто пятилетнего. – Тебе не обязательно разговаривать. Помнишь, о чем мы договаривались? Ты можешь ни о чем не просить. Я всегда знаю, что тебе нужно.

Вытерев кровь, она наклеивает лейкопластыри на пять порезов, после чего проверяет вторую ногу и облегченно вздыхает, обнаружив, что та не повреждена.

– Будь осторожнее. Ты нужен баскетбольной команде. Тебе нельзя так ранить свои ноги.

Именно поэтому я и наносил себе порезы. Они совершенно не вредили моей игре. Даже наоборот, я играл быстрее и напористее, чтобы боль от пробежек по корту изматывала меня и я не мог думать или сопротивляться, вернувшись домой.

– Лучше? – спрашивает мать.

Хотя ответа не дожидается. Подойдя ближе, вновь обвивает мой торс руками, целует щеку, линию челюсти, перемещаясь ко рту.

– Такой хороший мальчик, – шепчет она. – Столько энергии. Такой сильный. – Ее ладони скользят по моему телу, поцелуи становятся более медленными и влажными. – Такой выносливый и мускулистый. Такой могучий. – Протянув руку мне между ног, мать начинает массировать мой член. – Такой хороший, большой мальчик.

Я сжимаю волосы на ее затылке. Она стонет, когда мои пальцы впиваются в кожу ее головы, а я смотрю на свое отражение в стеклянной двери душевой.

Сука.

Шлюха.

Годная только для того, чтобы трахаться.

– Мне звонила мать Рэйчел Кенсингтон, – говорит она, облизывая, целуя и часто дыша в мою шею. – Сказала, что застала тебя и свою дочь вчера полуголыми на диване.

Второй рукой я сжимаю ее талию через шелк. Не моргая, смотрю на себя и позволяю диким эмоциям захлестнуть меня.

Злость.