Курок

Мой взгляд метнулся к ее глазам, устремленным в пространство, к умиротворенному и непоколебимому выражению на лице.

– Теперь ты в курсе… – продолжила девушка. – Когда кончаю, я всегда закрываю глаза.

Я застыл на месте. Огонь, пылавший в моем теле секунду назад, превратился в лед. Она знала, что я здесь. Знала с самого начала. Когда Уинтер оставила дверь открытой, мне показалось это странным. И я просто предположил, что она думала, будто находится в доме одна. В чем меня обвинять, если я наблюдал за тем, что происходило у всех на виду?

Но оказывается, она все спланировала. Я поднял руку с согнутыми пальцами, изнывая от желания схватить ее прелестную шейку, но… в конце концов отстранился. Она хотела спровоцировать меня. Но не так ты попадешь в мою постель, малышка Уинтер.

Она считала себя сильной. Думала, что может поиграть со мной.

Пусть попытается. Однажды ты была моей. И будешь снова.

Выпрямившись, я молча проследил за тем, как Уинтер выбралась из ванны, укуталась в полотенце и ушла. Я тихо последовал за ней, остановился за дверью и проводил ее взглядом до конца коридора. Девушка не вертела головой, чтобы послушать, не идет ли кто за ней; не боялась, что у нее за спиной кто-то есть. Войдя в свою спальню, она закрыла дверь.

Глубоко вдохнув, я ощутил царившую в доме тишину в предвкушении предстоящих длинных ночей.

Ари и ее мать уехали.

Ее отец сбежал.

Все складывалось идеально.

Я вернулся к себе, закрыл дверь и увидел Михаила, спавшего на моей кровати. Пес поднял голову, спрыгнул с кровати и, виляя хвостом, подошел ко мне.

Не сдержав улыбки, я достал из кармана угощение. Он уплетал корм с моей ладони, пока я гладил его второй рукой по золотистой шерсти. Удивительно, как некоторые животные понимали, что нельзя кусать кормящую тебя руку, а другие не могли отрицать свою истинную сущность.

– Я не могу спать, мальчик, – сказал я псу, проведя обеими ладонями по его голове. – Для животного это не сложно, да? Почему же я не могу позволить себе таких простых вещей?

Я хотел трахаться. Хотел, чтобы все происходило медленно, хотел чувствовать ее страх и желание, чтобы ее рот отвечал моему с тем же рвением, что и раньше.

Но мне нужно было завладеть ее разумом.

– Это все у меня в голове, – пробормотал я.

Контроль. Воспоминания. Понимание того, что наши тела нас предают, а самый ценный приз – это мозг. Только разуму известно, чего мы действительно хотим, не телу.

– Просыпайся! – шепчу я, тряся Бэнкс. – Вставай!

Она поднимает голову, еще не до конца проснувшись.

– Что? А?

Я срываю с нее одеяло, хватаю ее за руку и стягиваю с постели. Все равно что пятилетнего ребенка тащишь. Моей сестре четырнадцать, но она до сих пор слишком долговязая и худая по сравнению со мной, а я всего на год старше ее. Мои боксеры и футболка висят на ней мешком.

Шаги доносятся с лестницы, ведущей в мою спальню. Я забыл запереть дверь.

Заталкиваю Бэнкс в шкаф. Она садится, зная правила. Надев сестре на голову свои наушники и включив какой-то метал-трек, говорю:

– Не выходи, пока я за тобой не вернусь.

Я закрываю шкаф как раз в тот момент, когда дверь моей комнаты раскрывается со скрипом.

Входит мать, босиком, в темно-фиолетовом неглиже и халате. Она удивляется, увидев, что я не сплю. Улыбнувшись, она запирает дверь, направляется ко мне и спрашивает:

– Ты даже не ложился? – От мелодичного тона ее голоса я морщусь.

Он звучит абсурдно, потому что ему не место среди всего, что происходит в этой спальне. Здесь нет ничего счастливого или невинного.