Куратор

Бет уверяла, что понимает, но Гид не верил. Девушка она была хорошая, любила его, кормила досыта, но существует глубокая связь между человеком и собакой, заложенная в нашу натуру симпатия, которую не посадишь на поводок.

Когда питомцы поели, Гид со стоном опустился на колени и почесал щенкам головы и их теплые висячие уши, позволяя облизывать себе лицо.

– Хорошие песики, – сказал он. – Большой пес вас любит.

Выйдя из питомника, он направился к трамвайной остановке, но она была переполнена, поэтому Гид потащился на другой берег по Северюге. К нему пристал ненормальный бродяга, предлагая выбить за него пыль.

– Нет, благодарю, – отказался псарь.

Гид размышлял насчет обеда. Главный повар в университетской столовой выдал Бет баранью рульку вместе со стопкой тарелок с авторским изображением видов университета и набором разделочных ножей с серебряными ручками – все равно все это выбросят и заменят новыми. Чистая дурость – вещи-то как новые, но тем лучше для них с Бет. Гид с нетерпением ждал первоклассного ужина, предвкушая, как будет есть баранину с одной из фарфоровых тарелок, отрезая кусочки одним из больших ножей. А потом он нарубит косточку на равные части и отдаст щенкам ректора.

На этой мысли он будто споткнулся о непривычный, обескураживающий вопрос: раз ректор сбежал, чьи теперь щенки?

Сойдя с моста, Гид пошел по набережной. Вопрос не давал ему покоя, кружа вокруг него, как щенки вокруг загнанной лисицы. Он подумал о ректоре, который приходил за собаками с карабином на плече и сигарой во рту. Свои сигары он называл «кубанос» – их привозили с какого-то далекого острова.

– Отличный денек для охоты, – с улыбкой говаривал ректор, вынимал изо рта изжеванный сырой окурок и протягивал Гиду: – Хочешь докурить?

– Нет, сэр, благодарю вас, – неизменно отвечал Гид.

Да какая разница, вдруг решил он. Щенки должны кому-то принадлежать, а пока им выбирают хозяина, Гид возьмет их на попеченье. Они на него рассчитывают. Он для них большой пес, в конце концов!

Расчувствовавшись, смотритель питомника вытер повлажневшие глаза.

Перед зданием мирового суда людям в военной форме было некогда: они спешно грузили повозки, проверяли бочонки с порохом, катили орудия. Гид бродил посреди этой суеты, робко спрашивая, где он может подтвердить под присягой, что ректор университета удрал и это все, что ему известно.

– Почем я знаю? – ответил один из солдат.

– С дороги, старое дерьмо! – рявкнул другой. – Мне своих забот хватает!

У Гида едва не сдали нервы. Он был бы рад забросить свою затею, но Бет тогда не перестанет волноваться, и ему придется вернуться сюда еще раз. Гид хотел ужинать, хотел любить свою молодую жену, когда не чувствовал себя слишком уставшим, хотел засыпать вечерами и вставать по утрам, и заботиться о щенках, и выпускать их, чтоб набегались. Не видать ему спокойной жизни, если Бет так и будет изводить его своим беспокойством.

– Да что тебе неймется-то! – вспылил он, когда Бет изрезала одно из старых одеял господина ректора, превратив его в занавеску.

Гид намеревался отдать одеяло щенкам, чтобы у них было где поваляться на мягком; он дал его Бет только постирать, чтобы убрать табачный дух, способный навредить чувствительному собачьему обонянию. А она взяла ножницы, и разрезала прекрасное одеяло пополам, и повесила на окно.

Бет со слезами на глазах сказала:

– Мне показалось, что так будет хорошо, Гид. У нас станет уютнее. Я надеялась, что тебе понравится.

Он только руками всплеснул. Нужен ему этот уют! А как же щенки?

Гид высмотрел военного с офицерскими знаками отличия, сидевшего за маленьким столом возле статуи тигра. Военный курил и крутил свои красивые запонки с зелеными камушками, поворачивая их так и эдак.

Офицер заметил, что Гид с надеждой переминается с ноги на ногу, и спросил, чего ему надо.

– Видите ли, сэр, – начал Гид и рассказал, как ректор внезапно уехал, и больше он ничего не знает, только присматривает за охотничьими собаками и будет продолжать это делать.

– Ну и молодец, – ответил офицер, но Гид глубоко вздохнул и решился:

– Сэр, вы уж меня извините, но мне нужно бумагу, чтобы успокоить жену.

Офицер покрутил головой.

– До таких лет дожил, а не понимаешь, что даже в старости нельзя позволять бабе вертеть мужиком? Позорище!

– Сэр, – вымолвил Гид, – это не для чего дурного, а только ради душевного спокойствия.

– Ну, если ты жить не можешь без проблем… – пожал плечами офицер, черкнул на клочке бумаги какой-то адрес и подал Гиду. – Небось удивился, что я умею читать и писать?

Гид и помыслить не мог, откуда у офицера взялось такое впечатление.

– Нет, сэр, я в жизни…

– Поговори с человеком по этому адресу, а отсюда вали. От тебя разит псиной.

Гид понуро поплелся прочь. Люди стали вконец раздражительные. Чего так-то срываться?

Вскоре он оказался перед сгоревшим зданием. Перед пожарищем, косо зарывшись в землю, торчала бывшая входная дверь. Вот беда…

Большая пушистая белая кошка вышла из-за двери, будто соткавшись из воздуха. Усевшись, она уставилась на Гида блестящими голубыми глазами.