Купип

— Ребята! — раздельно и внятно произнес он. — Ребята! Мы с вами сделали великое открытие. Ценнейшую находку, разрази тайфун того, кто плохо закупоривает бутылки! Вы чувствуете это? Приказываю немедленно почувствовать. Но вы бы пропали, как пена на волне, если бы не капитан Койкин. Я уже все понял: тут решительно ничего нельзя понять. Как быть? Что делать? Откуда приплыла бутылка? Как это выяснить? Капитан Койкин все знает. Надо ехать в КУПИП. Надо ехать к Баберу. В Ленинград. Бабер все знает. Далее больше, чем я. Он скажет, что это значит. Далее если бы на этой бумажке не было ни единственного слова, он все объяснил бы. Даже если бы в бутылке не было бумажки, он сообразил бы все. Даже если бы бутылки не было, он и тогда не задумался бы. Едем к Баберу.

— Милый капитан Койкин! — пропищала тут Люся. — А кто это — Бабер?

Койкин бросил на нее убийственный взгляд.

— Стыдись, девушка! — загремел он, размахивая пальцем перед ее носом. — Тщательно скрывай свое грубое невежество. Бабер — это самый ученый, самый премудрый, самый замечательный человек на земле. Он везде был. Он все знает. Он пробовал все кушанья на свете…

— Все кушанья? — ахнул Устрицын, — и заячью кислицу пробовал?

— Все, кроме овсяного киселя, — важно сказал Койкин. — Он вас так не отпустит. Он сразу же заберет вас с собой в экспедицию. Мы поедем разыскивать несчастного, который не умеет закупоривать бутылки.

— Ка… капитан Койкин… а вдруг нам мамы не позволят!

— Мамы?! — рявкнул Койкин, хватая с веревки первую попавшуюся рубашку и ныряя, в нее головой. — Ма-мы? Это еще что за научный термин? Кто выше — мама или капитан? Кто знаменитее — мама или профессор? Никаких мам! Никаких пап! Ведите меня к вашим мамам и папам: посмотрим, что они скажут после беседы с капитаном Койкиным!

* * *

Все это случилось летом 1937 года, когда профессор Бабер был в очередной экспедиции. А спустя несколько месяцев, вечером солнечного и теплого осеннего дня, капитан Койкин, нарядный, красивый, начищенный, как только что выпущенный из дока корабль, и трое ребят, все с чемоданчиками, остановились у двери на полутемной лестнице.

Наверху на двери висела медная табличка: «Профессор некоторых наук Владимир Оскарович Бабер».

Пониже был пришпилен длинный белый лист бумаги. На нем можно было прочитать:

«Звонкологическая таблица.

Просят звонить:

Почтальонов — два раза громко и продолжительно, один раз тихо и коротко.

Ученых — семь раз громко.

Милиционеров — три раза коротко.

Ребят — непрерывно, пока не откроют.

Гостей — один раз неуверенно.

Членов КУПИПА — стучать в дверь коленом.

Профессор Бабер».

Разинув рты, ребята изучали таблицу. Но капитан Койкин небрежно взялся за ручку, и дверь открылась сама собой без всяких звонков.

— Никогда не закрывается… — равнодушно сказал капитан. — Замок сломали, когда Бабер потерял ключ. В 1926 году. Не наступите на спрута, ребята. Лево руля! А ну, Устрицын, взвизгни-ка!

Но взвизгнула Люся. Она как раз наступила на что-то мягкое и взвизгнула очень громко. Сейчас же на потолке загорелась лампочка.

— Фотоэлемент, — пояснил Койкин. — Стоит взвизгнуть, и лампочка сама зажигается. Мне не зажечь. Голос груб. Визга не получается. Идите!

Озираясь, ребята увидели, что прихожая как бы сделана из книг. Книги огромными пыльными колоннами лежали справа и слева, до потолка. Около наружной двери в них было нечто вроде пещерки, и оттуда падали на пол, точно шланги пожарной машины, длинные коричневые щупальцы осьминога.

— Чучело! — с некоторым опасением сказал Лева.

— Чучело! — подтвердил Койкин. — Держитесь в кильватере за мной. Полный ход… курс ост-норд-ост.

Пройдя по заваленному книгами коридору, они остановились у двери, из-за которой раздавалось приятное покашливание. Очень осторожно капитан Койкин постучал и, не дожидаясь ответа, открыл дверь настежь. Ребята ахнули. Комната была похожа на музей. Под потолком всюду висели на проволочных тяжах, в необыкновенной смеси, рыбы, глобусы, птицы, самолеты… Посреди комнаты стоял большой круглый стол под абажуром, огромным, как палатка; у окна другой стол, сплошь уставленный блестящими медными приборами и тонкой, слабо сияющей в лучах лампы, химической посудой. И от этого стола шел к нам навстречу, профессор Бабер. Лицо его было взволновано. Он простирал руки навстречу прибывшим.