Многие черты американского быта можно объяснить нашим происхождением. Будучи богатейшей страной в мире, как уже говорилось ранее, в глубине души мы считаем себя бедняками. Мы начинаем с нуля, трудимся, чтобы достичь благосостояния, и даже если достигаем успеха, привычки голодного босяка никуда не уходят. Беднота во всем мире ведет себя по отношению к еде одинаково — ешь пока дают, ведь неизвестно когда в следующий раз представится такая возможность. Это напоминает повадки льва в джунглях: выследив добычу он съедает «львиную долю», так как иначе это сделают за него другие, а удастся ли ему завтра найти себе жертву — неизвестно. В соответствии с этой же логикой мы съедаем все, что можно, и успокаиваемся лишь тогда, когда сметаем все подчистую. Если кто то ест очень много, мы иногда говорим «Ну будто про запас». Так оно и есть на самом деле. Срабатывает бессознательное стремление запасти как можно больше на черный день (хотя вероятность наступления такого дня ничтожно мала).
Американцы обедающие по системе «съешь, сколько сможешь» — поистине захватывающее зрелище. В таких ресторанах выбор еды огромен и на протяжении нескольких часов весь ассортимент поддерживается в постоянном доступе. Но посетители наваливают себе горы всего одновременно и второпях едят, прицеливаясь на следующий заход. В такие минуты наше простое происхождение и стремление к изобилию работают в коалиции. Глубинный инстинкт и туманность перспективы нашептывают нам, что нужно поесть впрок, пока дают. Умом-то мы понимаем что еда никуда не денется, но рептильный отдел мозга рисковать не хочет. И, как обычно, в этом споре между разными отделами нашего мозга побеждает рептильный.
Хотя другие культуры тоже проходили через нужду и голод, многие из них испытывают культурные влияния, сдерживающие жажду «заправиться под завязку». В итальянской культуре, например, сильны идеалы аристократии. Аристократ никогда не станет обжираться за шведским столом и не будет носиться туда-сюда во время еды. Аристократ смакует каждый кусочек, наслаждаясь ароматом и консистенцией. Такой подход проявляется на всех уровнях итальянского общества. Независимо от происхождения в еде итальянец проявляет утонченность вкуса и считает, что, усиленно налегая на пищу, невозможно по-настоящему распробовать ее вкус. В Италии комплексный обед — чрезвычайная редкость.
На лимбическом уровне американцы напрямую связывают еду с любовью. Ясно, что такое восприятие восходит к самым ранним воспоминаниям о том, как нас кормит мама. Во время еды мы чувствует заботу матери и защищенность. Конечно, не всю жизнь нас кормят с ложечки (хотя и при виде взрослого чада мама непременно осведомится, не хотим ли мы поесть), однако чувство удовлетворения, связанное с едой, остается. Для американца еда — это «безопасный секс». При нашем бессознательном отношении к сексу как к насилию, пища — это единственное, чему мы беспрепятственно позволяем проникать в наше тело для получения удовольствия. Может быть, поэтому столь многие из нас едят так часто и так невоздержанно.
Однако удовольствие от пищи меркнет в сравнении с нашей потребностью в движении и активном образе жизни. Мы — нация, находящаяся в постоянном движении, и нам некогда засиживаться над тарелкой. Недавние исследования показали, что в среднем американец съедает ужин за шесть минут. Неторопливое застолье подходит праздным французам. Наше любимое развлечение — есть на бегу, и многие из нас заглатывают еду прямо в машине по дороге на очередную встречу (обычно это бывает что-нибудь из фастфуда, ну а напиток при этом, конечно, стоит в подставке для стаканов). И нет в этом ничего ни безопасного, ни сексуального.
Почитайте выдержки из рассказов и сравните, насколько наше отношение к еде непохоже на европейское. Мы едим так, словно мы по-прежнему бедные: еда для нас разновидность «безопасного секса» и действие, требующее эффективности.