Куликовские притчи

— А то нет. Вышел откуда-то и шагает себе по полю впереди трактора. Я нацелился на него и жму. Доехал до конца поля, остановился и глазам не верю: борозда получилась как струна! Хоть играй на ней.

— А почем ты знаешь, что это куликовский конь был? — засомневался Миша Гудок.

— А кто ж еще? Он, больше некому. Вышел откуда-то и шагает по полю впереди трактора — путь мне указывает.

— Ну и что? Это вполне могла быть любая другая лошадь. Мой мерин, к примеру.

— Постой, Иван, — говорили ему мужики, — а откуда же тогда столько всяких рассказов про этого коня взялось? Раньше их что-то не слышно было.

А вы что, забыли, какой у нас год? Куликовский юбилей на носу. Вот люди и выдумали какого-то необыкновенного коня: и других удивить, и себя попотешить. Праздник ведь!

— Что верно, то верно, — посмеиваясь, согласились мужики.

Веяная душа празднику рада, а мальчишечья особенно. Наши деревенские пацаны целый месяц ходили возбужденные и таинственные. Их все чаще видели в Ивановке, во дворе у Миши Гудка. Значит, что-то они затевали перед Праздником.

Я было попытался выведать у сына, чем они там у Гудка занимаются, но Козака состроил такую невинную рожицу, что пришлось махнуть рукой.

Перед праздником хватало забот и нам, сельским строителям. Возле Красного холма мы спешили закончить гостиницу, кафе, острокрышие павильоны и беседки — целый туристский комплекс под общим названием «Шатры». А шестого сентября, за день до праздника, нужно было установить прямо в поле открытые эстрады для артистов Москвы, Тулы, Владимира и других старинных русских городов.

Наутро денек выдался прямо-таки золотой: солнышко, тихо, белая паутина везде летает… Народ уже часов с шести потянулся к Красному холму. Целыми семьями шли, со стариками и ребятишками. Все домашние мои тоже отправились на праздник. А меня, как на грех, сковал радикулит. Жена, уходя, включила телевизор:

— Не горюй, отец. Скоро прямой репортаж с Куликова поля начнется.

А телевизор покартавил-покартавил да и замолк. И деревня как вымерла… Совсем я уж было нос повесил, да вдруг мимо окон всадник прогарцевал. Гляжу — это мой Колька в старинном шлеме. И колчан со стрелами на боку, и лук за спиной. Следом Ленька Никифоров мчится. Этот в буденовке и с саблей — прямо красный конник! Залюбуешься. Не зря говорят: стрельба да борьба — ученье, а конское сиденье — кому бог даст.

Кинули мальчишки ко мне на диван какую-то коробочку в окно и умчались. Открываю, а там самодельная деревянная лошадка. А на коробочке надпись синим фломастером: «Куликовский конь». Любуюсь я лошадкой, слышу — треск за окном: Витя Мокрый на мопеде подъехал.

— Витя, — говорю, — ты малый взрослый и друзья мы с тобой старые. Скажи по секрету: кто вас ко мне посылает?

— Дядя Миша Гудок, — признался Витя. — Мы всех больных проведываем.

— Что ж он сам не заскочит?

— Некогда ему…

Так и не сказал парень, каким таким неотложным делом Миша Гудок занят, но зато наладил мне телевизор. Включил, а репортаж уже вовсю идет, митинг на Красном холме заканчивается. И вдруг показали Куликово поле сверху, с самолета. Среди необозримых просторов бежит огромный конь, хвост и грива по ветру! Я сначала не пойму — что такое? Присмотрелся, а это море людей колышется на Красном холме — в форме бегущего коня. Потом уж я узнал, что московский режиссер специально так народ расставил — для киносъемки. Значит, про нашего куликовского коня и до Москвы слух дошел!..

Сколько разговоров было после праздника! Все деревенские жалели меня: надо же, в такой день и расхворался. И чтобы как-то утешить, наперебой делились впечатлениями.

— Ну и народу понаехало! Тыщи! И в каждой толпе, как зернышко в стручке, какой-нибудь заводила. Или скоморох с балалайкой, или книгоноша, или коробейник с сувенирами. А на эстрадах что творилось! Новгородские гусляры, владимирские рожечники, рязанские ложкари, тульские баянисты… Прямо глаза разбегаются — не знаешь, куда смотреть.

— А куликовский конь не появлялся?

— Как не появлялся! В самый трудный час и появился.

На краю нашей Ключевки стоит заброшенная конюшня. Председатель велел сломать ее; все равно лошадей в деревне нет, а вид портит. Как-то под вечер я пошел посмотреть, с чего начинать разборку. И очень удивился: в дальнем стойле дремал над поваленной кормушкой старый сивый мерин. «Уши врозь, дугою ноги и как будто стоя спит…»

«Откуда он взялся? — гадал я. — Видно, бросили за ненадобностью проезжие цыгане. А может, не вынес соседства стальных коней, их мазутного запаха, вот к ушел из какого-нибудь колхоза куда глаза глядят…»

Возле мерина в закатных лучах солнца, пробивавшихся сквозь пыльные окна конюшни, светилась стриженая макушка мальчугана. Это был Ленька Никифоров. По словам его отца, Ленька никаких игрушек, кроме лошадок, не признавал. А в школе, когда учительница давала задание нарисовать дом или яблоко, он обязательно рисовал рядом еще и коня. И вот сейчас мальчишка любовно перебирал тонкой рукой спутанную конскую гриву. А сивый мерин, наклонившись над ним, шевелил своими мягкими отвисшими губами.