Кукольный дом (ЛП)

Задача сдержать своё ликование до отъезда оказалась действительно тяжёлой. Ни разу за двадцать лет своего коллекционирования - нет, ни разу в жизни - он не чувствовал себя таким необузданным от радости. Но блуждающий взгляд в сторону, когда он пересекал кухню, остановил его на безвольном пути. Задняя дверь как раз открывалась, довольно медленно, и Лимптон - по какой-то мрачной и циничной причине - увидел, что все мечты о его приобретении разбиваются о возможность того, что всё это дело было всего лишь уловкой, и что его уход из этого дома теперь может сопровождаться «подставой»: медленно открывающаяся задняя дверь покажет банду хулиганов, заранее нанятых для ограбления и уничтожения всяких хороших граждан, которые пришли в ответ на объявление. В его груди образовался ком, и казалось, будто мир перестал вращаться в момент непрошеного подозрения Лимптона и весьма неожиданного и необычного страха. Такие размышления были искренними, вопреки составляющим его личности. Однако даже в эти просвещённые времена подобные криминальные встречи, о которых сообщалось в газетах, были более чем частыми и содержали самые неприятные детали, о которых современный человек не мог бы помыслить.

Однако Лимптон всё же упорствовал в их рассмотрении, несмотря на всю эту нехарактерную и злую ситуацию.

Он напрягся в позвоночнике, затем вздохнул с облегчением, когда открылась дверь: о чудо, никаких хулиганов, а вместо этого соблазнительно пышный силуэт, который спас душу Лимптона от мрачности и вернул её в прежнее состояние - восторженная жадность, неконтролируемая грубость, эгоизм и, более того, похоть.

Восклицание Брауна, испорченное его произношением, возвестило то, что Лимптон понял в ту же секунду:

- Да, и вот она, наконец, моё благословение, любезный сэр! Моя дочь, моя принцесса, моя милая Эмили... Ангел, это мистер Лимптон, который только что купил кукольный дом.

Лимптон стоял как вкопанный, его глаза не могли закрыться от человеческого изображения перед ним.

- О, неужели! - ответил силуэт с приглушённым ликованием.

Вошла женщина за тридцать, одетая в деревенскую одежду того времени (которую я не буду описывать).

- Очень приятно, сэр, - сказала она и поставила плетёную корзину с ежевикой, крыжовником и смородиной.

Неожиданно Лимптон был заинтригован. Очевидно, это была та самая женщина, чью великолепную грудь он заметил ранее. В тумане он нежно пожал её протянутую руку и обнаружил, что она не нежная, как лепесток цветка, а немного огрубевшая от тяжёлой работы. Она действительно была пышной, даже полной, и такие ласковые обращения Брауна, как Ангел, милая и принцесса, не совсем соответствовали внешнему виду этой несколько потрёпанной, «фермерской» женщины перед ним. Густые длинные каштановые волосы доходили до её плеч, и, согласно пресловутому клише, в этих же волосах можно было увидеть несколько соломин. Из-за её заискивающей улыбки виднелись далеко не идеальные зубы, а щёки, покрытые очаровательными веснушками, были загорелыми и огрубевшими после долгой работы на солнце.

- Она для меня мир, сэр, - сказал Браун с отеческим почтением, - такая прекрасная, такая милая, такая изящная, как бабочка.

Лимптон мог бы возразить, но воздержался от подобных высказываний.

- О, сэр, я не знаю, как отблагодарить вас за покупку кукольного дома отца! - воскликнула она, ставя корзину.

«Не благодарите меня, юная леди, - подумал Лимптон. - Я обманул вашего отца хуже, чем голландцы обманули индейцев при покупке Манхэттена».

И когда Эмили сделала это замечание, сам Браун, казалось, увял.

- Дай мистеру Лимптону немного освежиться, милая, я должен пойти и уложить старые кости, чтобы вздремнуть.

- Отдыхай, отец, - сказала женщина, - а когда ты встанешь, я сделаю тебе варенье из моих ягод.

Браун заковылял прочь и исчез в тёмном коридоре. Тем временем Лимптон продолжал восхищаться видом этой женщины, Эмили. Простое хлопковое платье, которое она носила, местами было потрёпано, облегало её верхнюю часть тела, как корсет, и открывало вид на залитую солнцем долину между её грудями.

«А ведь молочные бидоны у этого куска пирога такие же классные, как и у моей жены в том же возрасте...»

- Чай, сэр? - спросила она, и у неё почти закружилась голова от сложности выбора, что бы ему предложить. - Или выпьете что-нибудь покрепче? Ежевичное вино? Чашка сидра?

Лимптон хотел поспешить к Бритнеллу и организовать доставку своего шедевра, однако он ответил почти вопреки своей конкретной воле:

- Чашка сидра была бы прекрасна. Я очень благодарен.

Она побежала на кухню; глаза Лимптона следили за ней сзади, восхищаясь крепким телосложением Эмили, и мысли, которые промелькнули в его голове, были такого рода, что ни один настоящий джентльмен не стал бы их озвучивать.

«Да, она очень похожа на то, что назвали бы «сосудом для соуса», а её грудь - настоящие «яблоки, запечённые в тесте».

Вскоре мысли Лимптона начали передавать более ощутимую реакцию ниже пояса. Ему в голову пришла нелепая мысль: