Куклы

Тут до нас донесся гул голосов, похожий на шум морского прибоя, и я увидел толпы людей, двигавшихся полем нам навстречу. Оглашая воздух криками, они прямиком шли к лагерю и несли с собой луки, топоры и колья. Это были люди племени бхил — темнокожие, полуобнаженные, вечно голодные, — отверженцы общества, люди без касты и веры.

Не успел еще я как следует понять, что происходит, как послышались выстрелы, а затем вопли и стоны раненых. Возле палаток и возов с рисом вытянулась цепь полицейских. Они били ружейными залпами по беспорядочно наступавшей толпе.

Я растерялся. Где искать Джуну? У кого спросить о ней в этой адской суматохе? Помедлив минуту, я стал энергично проталкиваться к палаткам, и в тот же момент мне на голову обрушился удар…

Очнулся я в палатке. Приподняв голову, я старался вспомнить, как попал сюда. Я лежал на соломе, вокруг слышались стоны. И вдруг рядом — Джуну! Сари ее порвано и окровавлено, рука и плечо в бинтах. Но глаза на измученном, потемневшем лице смотрели на меня радостно и улыбались.

— Ты очнулся наконец… — сказала она. — Тебя угостил палкой крестьянин, а меня полицейские тремя пулями… Ничего, доктор уже извлек их… — Она коснулась меня рукой и тихо заговорила: — Как мы устали, а ведь борьба только начинается!.. Из поколения в поколение эта земля рождала обездоленных, их слезами орошались нивы. Они засевали эту землю, безропотно сносили произвол и насилие, и это на их крови и поте воздвигнута триумфальная арка цивилизации…

Слушая ее голос, я незаметно для себя забылся сном.

Когда я снова открыл глаза, в палатку проникали лучи вечернего солнца. Они коснулись окровавленной одежды, и я увидел, что Джуну лежит рядом со мной. Я глубоко вздохнул и опять погрузился в забытье. Но сквозь завесу сна я все же слышал ровный, монотонный голос. Я отчетливо различал слова, но не мог бы сказать с уверенностью, говорит ли это Джуну или голос доносится откуда-то из глубины земли.

— Они всегда только отдавали, но теперь пришел и их черед брать! Теперь они хотят получить свою долю. Слезами они орошали эту землю, растили хлеб и умирали от голода. Напряги слух — и ты поймешь, как обманчивы тишина и спокойствие земли. Там, в ее недрах, клокочет и ищет выхода поток расплавленной лавы. Скоро этот поток вырвется на поверхность. Дрогнет земля — и рассыплется прахом уродливое здание, простоявшее века…

Я открыл глаза. Лицо Джуну склонилось надо мной.

— Что же ты замолчала? Продолжай, — сказал я.

— Но я ничего не говорила…

— Тогда скажи что-нибудь.

— Одно скажу: поскорее уезжай домой.

— А ты?

— Я останусь тут. Моя работа еще не кончена.

Я приподнялся и сел.

— Ну, а моя только начинается, Джуну!

— Что ты хочешь сказать?

— Я останусь с тобой и помогу завершить твое дело, а потом заберу тебя отсюда.

Джуну поглядела на меня испытующе.

— Наше дело завершится не скоро, Джибен, ибо это великое дело. Имя ему — любовь к человеку, а его единая правда — равная доля для всех. Эта правда — извечный закон, но ее нужно вырвать из звериных когтей…

— Что же должны мы делать?

— Поднимать народ на борьбу. И жертвовать собственным счастьем. Иного пути нет.

И тут я увидел, что по ее щекам бегут слезы.

В палатку быстро вошел полицейский офицер.

— Приказываю вам следовать за мной, — обратился он к Джуну. — Вы арестованы.

Я поднялся с земли.

— Джуну, — сказал я и схватил ее за руку, — я пойду за тобой, куда бы это ни привело меня. Отныне наши пути слились воедино.

Перевод Б. Полянского

Сказка одной ночи [35]

Рано утром пассажирский поезд медленно прошел по мосту над пересыхающей речушкой и остановился у небольшой станции. Шушил, с дорожной сумкой в руке, сошел на перрон. Уже сильно припекало — день обещал быть знойным.

В большом городе человек состоятельный не испытывает никаких неудобств. Там делается все для того, чтобы его жизнь текла легко и приятно. Но совсем другое дело — глухая провинция. Выезжая из Калькутты, Шушил дал телеграмму тестю, чтобы его встретили, — и вот он стоит на перроне со своей тяжелой сумкой, поезд давно умчался, а кругом ни души.

Ему вспомнились напутственные слова бабушки: «Шушил, я с нетерпением буду ждать дня, когда ты вернешься со своей молодой женой и маленьким сыном. Ты едешь в глухие места. Да хранит тебя богиня Дурга! Я положила в сумку несколько узелков со сластями, чтоб ты не скучал в пути».

Шушил усмехнулся и направился к помещению начальника станции. Пожилой мужчина в потертой форменной куртке отложил бумагу, на которой что-то писал, и взглянул на него.

— Вы приехали с этим поездом? Куда держите путь?

— Мне надо добраться до Самты.

— Самта? Это не так-то близко отсюда. Вас кто-то должен был встретить, очевидно?

— В том-то и дело, что никто не явился.

— А к кому вы едете?

— К Чоудхури.

Осторожно, чтобы не опрокинуть ветхий трехногий стол, начальник станции поднялся с места и любезно улыбнулся:

— Вы очевидно, господин Шушил Рай, зять господина Харгопала Чоудхури?

— Да, да, вы угадали.