Куклы

Здесь же Шадат Али объявил крестьянам, что милостивый Шибендро в скором времени должен возвратиться в Калькутту, но что он обещал до своего отъезда пожертвовать пять тысяч рупий на строительство новой школы. На его деньги будут открыты бесплатная больница и дом призрения. Кроме того, он решил навсегда изгнать из деревни болезни, нищету, голод… Каждый год он будет приезжать к ним из Калькутты. Они должны гордиться таким односельчанином, как их Шибендро.

Шиву всем поклонился. Собравшиеся благодарят его, дети громко приветствуют. Вот это Шиву!

На краю деревни для Шиву разбит шатер. Временное пристанище — ведь Шиву скоро уедет. Но все устроено на славу. Шиву задержался в родных местах дольше, чем предполагал, поэтому из Калькутты приехало еще несколько его слуг. Возле шатра они установили динамомашину — днем она крутит вентилятор, вечером зажигает электрические лампы. Одетые в форму цвета хаки слуги ловят рыбу, разделывают ее; приготовляют мясные блюда, плов. У великолепного шатра все время толпятся дети и не могут на него вдоволь налюбоваться.

Однажды около своего шатра Шиву встретил Кана Фотика. Еще издали Кана Фотик крикнул:

— Привет тебе, Шиву-бабу.

Шиву усмехнулся:

— С каких это пор я стал бабу, Фотик?

Фотик ответил:

— А как же? Богач из Калькутты — ясное дело, что бабу.

Стараюсь говорить возможно приветливее, Шиву спросил:

— Как живешь? Чем занимаешься?

— Кое-как перебиваюсь! Крою соломой крыши. Ставлю соломенные плетни. Но работы мало… Соломы нет, бечевы нет… Все пожрала война. Помнишь, ты ведь тоже когда-то со мной ставил плетни!

Расслышав в голосе Кана Фотика нотку фамильярности, Шиву не пожелал продолжать разговор. Сказал только:

— Помню, но это было так давно — не грех и забыть. А как поживают Чхотто-Лахири? Не знаешь?

— Чхотто-бабу умер, — ответил Кана Фотик.

Шиву вздрогнул:

— Умер?

— Да, года полтора назад. — Фотик вдруг засмеялся. — Покойник Чхотто-бабу не любил тебя. Видеть не мог!..

Шиву промолчал. Выслушивать все это для него было унизительно. Потом вздохнул и спросил:

— А Кхурима?

— Живет… Трудно ей. Можно сказать, едва сводит концы с концами. Приходится все покупать втридорога… рис… одежду… Откуда ей взять столько денег? Вдова. А сын еще мал.

— Ну, хорошо, — сказал Шиву, — теперь ты иди…

Кана Фотик сделал несколько шагов, затем обернулся и, глядя на Шиву, опять рассмеялся.

— А ведь ты в свое время немало поел их рису, Шиву-бабу!

Шиву промолчал и на этот раз. Этого ему лучше бы не слышать.

Шиву вернулся в шатер. Слова Кана Фотика глубоко его задели. Чхотто-Лахири всегда относился к нему с презрением. И все-таки он, Шиву, в долгу перед семьей Чхотто-Лахири: если бы не они, он умер бы с голоду. Шиву помнит сделанное ему добро и отблагодарит за него! Чхотто-Лахири умер, не увидев, как переменилось положение Шиву. Если бы он был жив, Шиву купил бы его усадьбу, его дом, его самого! Шиву вечно презирали и оскорбляли. Теперь пришло и его время.

На следующее утро Шиву появился на дворе Чхотто-Лахири. Кхурима была в молельне. Она вышла и воскликнула:

— Шиву! Неужели это ты?

Шиву низко ей поклонился.

— Я слышала, ты давно приехал. И до сих пор не вспомнил о нас!

— Мне сказали, ты очень занята, — улыбнулся Шиву. — Боялся тебе помешать.

— Ты к нам вернулся совсем?

— Нет, Кхурима, скоро уеду опять, у меня много дел. А как вы тут поживаете?

— Живем понемножку, сын мой. Сам знаешь, какие трудные времена настали. Скажи, когда же кончится война?

— Не скоро… И очень хорошо. Мне от войны только выгода, — не переставая улыбаться, ответил Шиву.

— И правда! — согласилась Кхурима. — Смотри, какой ты стал… А вот мы совсем разорены, еле перебиваемся…

С купанья, в мокром платье, вернулась дочь Кхуримы — Лабонья. Шиву поздоровался с ней.

— Как поживаешь, Лабонья? — спросил он.

Лабонья только молча кивнула ему и быстро прошла в дом.

— Я думал, что Лабонья уже замужем, — проговорил Шиву.

— Все прахом пошло, сын мой! — ответила Кхурима. — Все уже было готово, к свадьбе, как вдруг он[24] умер. А тут еще война началась. Никто не знал, куда бежать от японцев. Ничего не достанешь, везде голод, болезни. Деньги, какие у нас были, мы истратили. Ну, сам посуди, до свадьбы ли тут, когда нечего есть?

— Вы сами во всем виноваты, Кхурима, нужно уметь устраиваться. Почему вы не переехали в Калькутту? Что ни говори, а там жить легче, можно хоть немного заработать. А вы сидите здесь!

— Сын мой, что ты говоришь? Мы ведь ни разу там не были. Да и где бы нашли пристанище?

— Как где? А мой дом на что? Я бы постарался что-нибудь для вас сделать, если бы вы мне написали.

— Ты уехал три года назад… Одни говорили — ты в Калькутте, другие — в Ассаме, третьи — в Читтагонге… И вдруг возвращаешься богачом! Что случилось? Откуда у тебя так много денег?

Шиву скромно опустил глаза:

— Что ты, Кхурима, совсем немного!

— Немного? А твои расходы? Ты здесь в деревне уже успел, наверно, тысяч тридцать-сорок потратить!

— Если я на свои деньги ничего не смогу для вас сделать — нет им никакой цены, Кхурима, — ответил Шиву.