Кукла-любовь

Какой-то самый крупный изюм встал поперек горла, не желая проглатываться. Уродство какое-то! Есть нормальную еду разучился! Он закашлялся, позволил ей постучать себя по спине. Молча доел, выпил кофе, отказавшись от пастилы, и ушел одеваться.

Алена мыла посуду, когда он уже в куртке возник на пороге кухни.

– Я… – Чекалин подышал глубоко и все же сказал: – Я не хочу, чтобы ты уходила…

На совещание вместо него пошел Женя. Полковник позволил.

– Занимайся чем положено, потом доложишь отдельно, – велел он Чекалину по телефону. – И давай уже закругляйся с этим делом. Пора его в суд передавать.

– Объемы, товарищ полковник. Людей не хватает. Сектанты обложились адвокатами, как противотанковыми ежами.

– Понимаю. Бери в помощь кого-нибудь. Старшего лейтенанта Проворову привлеки. А то носится, понимаешь, по городу, с ветряными мельницами борется. Все. К вечеру доложи.

Доложи! Было бы о чем докладывать! В двадцати шести эпизодах из тридцати пяти не нашлось состава преступления! Тому, кто замучил троих членов общины, в том числе Игоря Кузнецова, уже предъявлено обвинение, он ждет суда. Все остальное…

– Маш, представляешь, мы даже факта мошенничества ни одного доказать не смогли! – жаловался он Проворовой.

Та явилась сразу после обеда с невероятно загадочным лицом. И если Чекалину не изменяла его интуиция, Маша до этого старательно от него пряталась. Он не выдержал, звонком вызвал ее к себе и передал приказ полковника. Что, в самом деле, как пацан бегает, ее по коридорам ищет!

– Почему?

– Потому что все сделки заключались исключительно на добровольной основе. Там порядок в документации, комар носа не подточит.

– А вот некто Артур Смирнов, который неоднократно занимался оформлением в общине, утверждает обратное.

– То есть?

– То есть он утверждает, что не все и не всегда знали, что подписывают. К примеру, тот парень, с которого все и началось…

– Валера Ломов! – подсказал майор.

– Вот-вот, Ломов. Когда его с другом привезли в общину, то через какое-то время попросили подписать генеральную доверенность на совершение всех сделок с недвижимостью. И, по словам Смирнова Артура, парень даже не знал, что за бумагу держит в руках.

– А сам Артур Смирнов имел право оформлять подобные документы? Разве этим не нотариус занимается?

– Нотариус, нотариус. Он и его хорошая знакомая Люба, вскрывшая себе вены не так давно, работали на нотариуса, были его представителями. На них лежал сбор подписей, документов, и не только на них.

– А на ком еще?

– А еще… – Маша сощурила глаза в хитрой ухмылке. – Там засветился наш всеми уважаемый Игнат Федорович Гришин.

– Да ладно! – Майор недоуменно вытаращился. – Но его никто не назвал на допросах.

– Оговорюсь сразу… – Маша выставила ладошки щитом. – Было это давно, и по эпизодам весьма незначительно. Два-три раза он оказывал посреднические услуги общине.

– А потом что?

– А потом, со слов Артура Смирнова, он слил эту подработку своей помощнице – Любе, а та уже привлекла его. Но вполне могло быть наоборот, и Смирнов теперь просто чистит репутацию. Сейчас не об этом… – Маша подняла тонкий пальчик. – Гришин знал о существовании этой общины и не сказал об этом, когда его жену нашли в одной из братских могил. Почему?

– Не знаю. Почему? – Чекалин с интересом смотрел в горящие азартом глаза Маши.

– Вполне возможно, он продолжал оказывать им услуги, но уже не афишируя свое участие.

– Могло быть такое. – Чекалин вздохнул, оседлал свой стул и положил руки на спинку. – Но не было. Его даже никто не помнит, начиная с низшего эшелона, заканчивая руководством общины.

– Может, покрывают? – Маша с досады прикусила губу.

– Зачем?

– Не знаю! – вспыхнула она, подумав. – Но он мутный какой-то, Алексей! Неискренний.

– Если бы мы всех мутных и неискренних привлекали к ответственности, везде были бы тюрьмы, Маша. Что ты к нему прицепилась? Человек переживал, сам пришел заявить об исчезновении жены.

Чекалин запнулся – это был не аргумент. Очень часто преступники поступают именно так.

– У тебя есть хоть какие-то доказательства, что он причастен?

– Пока нет. Вода одна, – махнула рукой Маша и надула губы. – Даже рассказывать особо нечего.

– Я готов послушать твое «особо нечего». – Чекалин глянул на часы: одного из подозреваемых из общины должны были привезти на допрос минут через двадцать-тридцать, время есть. – Итак… Первое!

– Самое первое: это его штаны.

– Что, что?!

– Соседка снизу – Нина Ивановна, утверждает, что в тот вечер, когда Лариса уехала, ее сосед явился откуда-то очень поздно, почти под утро, и сразу занялся стиркой. Вывесил за балкон свои штаны, они замерзли и молотили потом на ветру о балкон так, что она чуть с ума не сошла.

Чекалин хмыкнул. С Ниной Ивановной он был немного знаком: вывести ее из себя был способен беззвучный полет мотылька. Ладно…

– Дальше, – потребовал он. – Но это не аргумент, сама понимаешь. Он мог быть дома все это время, а стирку затеял под утро, потому что не спалось.

– Ну да, ну да. Я ей то же самое сказала. А она… – Маша широко заулыбалась. – Она назвала мне мотив возможного участия Гришина в исчезновении его жены.

– И?

– Деньги!