Кукла

Когда после обеда их вывели на прогулку, он стал свидетелем, как Нюра, старая, неуклюжая повариха, несла трехлитровую банку с компотом. Неожиданно оступившись, она всей своей стокилограммовой тушей брякнулась вниз, разбив банку вдребезги и глубоко пропоров стеклом руку. Пока она визжала, барахтаясь на выложенной плиткой дорожке и пытаясь зализать кровь, Никто незаметно стянул небольшой кусочек стекла. На помощь поварихе уже спешил медбрат, и Никто торопливо сунул прозрачный треугольник в рот, спрятав за щеку. Он был сладковатым на вкус, с прилипшими песчинками.

– Че стоишь как пень? – зло крикнул медбрат и, не сдержавшись, сильно толкнул Никто в грудь. Тот удержался на ногах и только чудом не проглотил стекляшку. Медбрат помог подняться Нюре и повел ее в санчасть.

В эту ночь луна не появлялась, но Никто даже радовался этому – легче будет скрыться.

Тихо, стараясь никого не разбудить, он вылез из кровати, сунул ноги в тапочки и крадущимися шагами направился к двери. Внезапно он услышал звук льющейся воды и с недоумением оглядел ряды кроватей. Звук доносился с кровати Груши, и Никто облегченно вздохнул – его гундосый сосед всего лишь обмочился во сне.

Он потянул на себя ручку двери. Заперто, как он и предполагал. Он знал, что каждые два часа дежуривший санитар патрулировал этот коридор. Последний раз он проходил, по подсчетам Никто, часа полтора назад. Затаив дыхание, Никто неподвижно стоял у двери. Осколок стекла был прочно зажат между указательным и средним пальцем. Он закрыл глаза, пытаясь представить себе образ жены. Потом сыновей. Наконец, Инги. Ничего не получилось, лишь какие-то серые, бесформенные пятна, как клочья тумана, гонимые ветром. Но ничего, это временно, он верил в это.

Скоро послышались мерные шаги. Никто подобрался. И вдруг случилось непредвиденное.

– Эй Никто ты чего там стоишь ты не хочешь спать Никто? – как всегда на одном дыхании выпалил Груша. Никто заскрежетал зубами – он не хотел убивать Грушу, но если тот заверещит, то разбудит все живое вокруг, а шаги охранника были уже совсем близко.

– Груша, молчи. Заклинаю всеми святыми, МОЛЧИ, ЕСЛИ ХОЧЕШЬ ЖИТЬ, – процедил Никто, и Груша вмиг заткнулся, ошарашенный тем, что у Никто прорезался голос. Никто заскреб в дверь, как кошка.

– В чем дело? – незамедлительно поинтересовался грубый голос, и Никто ухмыльнулся – этот был тот самый сопляк, ударивший его сегодня.

– Помогите, – едва слышно заскулил он и снова заскребся в дверь, – он истекает кровью. Кажется, умирает.

– Кто умирает, б…дь? – недоверчиво спросили за дверью, и Никто услышал звук, от которого чуть не взвыл от счастья, – скрежет ключа. – Кто здесь?

– Дикто ды куда? – тихо спросил Груша, и Никто понял, что толстяк снова погрузил свои пальцы в несчастные израненные ноздри.

– В рай, Груша, – ответил он не оборачиваясь.

Дверь открылась. Темная фигура охранника, освещаемая скудными лампами коридора, была отличной мишенью, и Никто с ловкостью, не уступающей рыси, полосонул его по запястью, в которой была дубинка. Мужчина вскрикнул, и Никто, ловко закрыв ему рот своей широкой ладонью, чиркнул его по шее. Затем, схватив охранника за волосы, откинул голову, разрез на шее увеличился, как страшная улыбка. Еще один росчерк. Медбрат упал на колени, он уже не кричал, а что-то булькал. Интересно, услышал ли его второй охранник? Нужно торопиться. Никто втащил издыхающее тело в палату, стараясь не запачкаться кровью, и, перед тем как закрыть дверь, посмотрел на Грушу, чьи круглые глаза слабо поблескивали в темноте:

– Удачи, Груша. Тебе и твоей девушке.

Лицо Груши засияло:

– Она любит меня Никто ага а тебе тоже всего лучшего не забывай Грушу ага пока-пока.

Никто прикрыл за собой дверь, поднял дубинку и направился к выходу.

Со вторым сторожем было еще проще – он дремал, уткнувшись лицом в книжку. На затылке светлела пробивающаяся плешь.

«Полянка глупости», – сказал про себя Никто, опуская на плешь дубинку изо всей силы. Звук оказался на удивление громким, но Никто не волновался – соседний корпус отсюда метрах в тридцати и, насколько он был осведомлен, охранялся еще хуже – вся охрана наверняка давно дрыхла. Санитар мешком свалился на пол. На всякий случай Никто нанес ему еще пару ударов, после чего быстро его раздел. Облачившись в одежду сторожа, он с удовлетворением кивнул – в карманах было немного денег и перочинный нож. Что ж, хватит и этого. Он связал бесчувственное тело ремешком от халата и затолкнул в рот скомканную газету.

Старик задвинул оглушенного мужчину под стол, взял со стола связку ключей и тенью выскочил на улицу. Свежий ветерок лизнул его разгоряченную кожу, пахло цветами и сеном, небо усеивали хрусталики поблескивающих звезд.

Он не ощущал себя на семьдесят лет. Максимум – на сорок. Сердце работало ровно, как насос, ритмично качая кровь, легкие напоминали кузнечные мехи, глаза сверкали, и первого, кто встал бы сейчас у него на пути, он разорвал бы на части.

Прокравшись к основному выходу, Никто без труда подобрал нужный ключ, открыл тяжелую дверь и растворился в темноте.