Кудеяр

В палату вошёл Алексей Адашев, низко склонился перед государем и митрополитом. Стан у него стройный, ладный, на бледном красивом лице выделялись голубовато-серые глаза, смотревшие на собеседника внимательно и доброжелательно. Глядя в эти ясные и чистые глаза, трудно было молвить неправду. Да и сам Алексей пуще огня страшился даже самой малой лжи. Никто никогда не видел его праздным, пирующим, смеющимся. Алексей не раз говорил, что каждый миг, проведённый им праздно, есть грех, потому что в это время могут страдать невинно обиженные и нуждающиеся в его помощи люди. Питался он скудно, иногда за весь день съедал одну просфору. В его доме постоянно жило около десятка тяжелобольных. Возвратившись с царской службы, Алексей не спешил удалиться на отдых, а шёл к страдальцам и своими руками смывал с их тел струпья и гной.

Тихая и немногословная жена его Анастасия ни в чём никогда не перечила мужу, почитала его за святого. Отец её Захар Постник Андреевич Сатин, служивший писцом в приказе Большого дворца, подружился с отцом Алексея Фёдором Адашевым, когда тот по смерти великой княгини Елены Васильевны оставил посольскую работу и поступил в тот же приказ писцом. Переход Фёдора Адашева в приказ Большого дворца означал понижение по службе, поскольку, будучи писцом, очень трудно было продвинуться. Однако поддержка влиятельных Захарьиных помогла Фёдору стать дворецким Большого дворца.

Друзья пожелали, чтобы их дети соединились брачными узами, и те приняли родительскую волю, как если бы это была воля Всевышнего. На недавнюю свадьбу царёва брата Юрия Васильевича Анастасия была приглашена вместо жены Михаила Васильевича Глинского Аксиньи. Помимо дочери Анастасии у Захара Постника Сатина были ещё сыновья. — Никита, Фёдор и Алексей.

Они вместе с Алексеем Адашевым и его братом Данилой застилали брачную царскую постель.

Своим поведением Алексей заметно отличался от своих сверстников. Несмотря на незнатное происхождение, он пользовался уважением многих родовитых бояр, признававших за ним высокие нравственные и умственные достоинства.

— С чем пришёл, Алексей?

— Возвратился воевода князь Пётр Иванович Шуйский, коего ты, государь, посылал вдогонку за Михаилом Васильевичем Глинским да Иваном Ивановичем Турунтаем-Пронским; привёз он беглецов. Пётр Иванович просит указать, что с ними делать.

— Проведал ли, почему метнулись они к нашим недругам?

— Сказывали Михаил Васильевич да Иван Иванович, будто они побежали, испугавшись убийства Юрия Васильевича Глинского.

Царь вышагивал из угла в угол, раздумывая, какую казнь учинить беглецам. Митрополит внимательно следил за ним.

— Подумай, государь, о том, — тихо проговорил он, — что и Глинский, и Турунтай-Пронский ныне почти что мертвецы.

Иван кивнул головой.

— Вели Петру Шуйскому отпустить их на поруки. Князя же Михаила Васильевича я посылаю на городовую службу в Васильев. А чтобы другим неповадно было бегать в Литву, дворы и имение беглецов запиши на меня.

— Кого, государь, велишь послать наместником во Псков вместо Турунтая-Пронского?

Царь вопросительно глянул на митрополита.

— Да хоть князя Юрия Тёмкина, — подсказал тот, — его отец Иван Иванович Темка, до того как погиб под Оршей[164], наместничал в Новгороде и Орешке, новгородцы до сих пор его добрым словом поминают.

В который раз государь подивился памятливости митрополита, да и тому, как он умеет обращать своих недругов в верных союзников. Совсем недавно Юрий Тёмкин был в дружках у Андрея Шуйского да Фомы Головина, наступавшего на митрополичью мантию, ныне же во всём послушен первосвятителю.

— Хорошо, пусть Юрий Тёмкин едет во Псков.

— В Опочке взбунтовались чёрные люди, посадили в крепь великокняжеского пошлинника Салтана Сукина, который будто бы много зла творил.

— Надобно послать псковичей усмирить опочан.

— Сказывают, будто псковичи сочувствуют опочанам, худо бы не было, государь.

«Прав Алексей: псковичи и сами неспокойны из-за наместника Турунтая-Пронского, потому следует снарядить новгородцев».

— Вели новгородскому дворецкому Семёну Упину собрать двухтысячную рать, пусть схватит зачинщиков и отправит в Москву.

Адашев низко поклонился и вышел.

Беседа с митрополитом, известие о поимке беглецов были бальзамом на сердце юного государя, тяжело переживавшего новую беду. В душе зародились уверенность в осуществимости задуманного, желание усердно трудиться на благо отечества. Ивану захотелось вот сейчас, немедленно выразить Макарию свою признательность и благодарность за всё, что тот сделал для него.

— Святой отец, — взволнованно произнёс он, — много худого сотворил я по недомыслию. Поэтому хочу всенародно покаяться перед тобой, чтобы люди, собранные из разных мест Русского государства, услышали моё покаяние и уверовали бы в горячее желание творить по правде, по совести на благо Руси.

Макарий одобрительно посмотрел на него своим особым взглядом, про который Василий Тучков сказал: «От чистого сердца очи чисто зрят».

— Сотворим по твоей воле, государь, соберём летом земский собор, отныне начнётся твоя новая жизнь.