Кудеяр

— Что же ты не лечишь его, Акулинушка? — спросил отец Андриан. — Сама видишь — плох парень.

— Слёзно прошу помочь Ивашке, ничего ради его спасения не пожалею!

— Ничего мне от вас не надобно, — почти грубо ответила Акулинка и стала произносить непонятные слова. Её ладони с распростёртыми пальцами зависли над Ивашкиной головой, а потом медленно двинулись вдоль туловища и стали как бы растирать грудь, не касаясь её.

Ивашка перестал хрипло дышать, а когда девушка повторила движение рук, открыл глаза и приветливо улыбнулся Акулинке. Казалось, он целиком, без остатка был занят созерцанием её и потому никого больше не видел вокруг.

— Здравствуй, милая девица! — прошептал он и взял её за руку.

Акулинка зарделась как маков цвет, но руку не отняла.

— Здравствуй, Иван-царевич, наконец-то ты пришёл сюда…

— Вот диво-то: всю жизнь парень девок сторонился, а тут вдруг осмелел, — тихо проговорил Афоня.

— Видать, сам Господь их свёл. Глянь на них — они как будто бы давным-давно знают друг дружку. Оставим их, Афонюшка, выйдем на свет Божий.

Едва покинули келью и сразу же увидели людей, идущих от речки.

— Господи, да это ведь Кудеяр, никак, объявился! А вон и дружок его веденеевский Олекса, да ещё незнакомый парень и две девицы.

Увидав отца Андриана, Кудеяр ускорил шаг.

— Рад видеть тебя, Кудеярушка, целым и невредимым, все эти годы скорбел о тебе душой, молил Бога помочь тебе.

— И я опечален был разлукой с тобой, отец Андриан. А ныне явился не один — с женой Катеринкой. Так ты бы благословил нас на совместную жизнь.

— Благословляю вас, дети мои, будьте счастливы до конца дней своих. Где же ты добыл такую красавицу?

— В нижегородских местах.

— Чего там поделывал?

— Вольные люди мы, отец Андриан…

— Татьбой, выходит, промышлял… А ведь это грех тяжкий.

— Грешно ни за что ни про что убить или ограбить человека, отнять у него последний кус хлеба, но много ли греха в том, чтобы отобрать имущество у грабителя и отдать его тому, кого он ограбил? Для себя мы брали самую малость. А ныне решили мы купить землю неподалёку от Веденеева, построить избы и жить трудом рук своих.

— Намерения ваши угодны Богу. Только нелегко будет — почти половину урожая придётся отдать боярину, да и сноровку надобно иметь к крестьянскому делу.

— Не стращай ребят, отец Андриан, сноровка явится во время работы. Их задумка понравилась мне — мы ведь с Ивашкой такие же беглые, как и они, поэтому, если ребята нас не прогонят, мы с сыном хотели бы с ними поселиться. Ныне самое время избы ставить, до холодов как раз управимся.

— Согласен ли ты, Кудеяр, принять в долю моего друга Афоню вместе с сыном Ивашкой?

— Согласен, отец Андриан, нам толковый человек очень даже нужен.

— Тогда с Божьей помощью приступим к делу.

ГЛАВА 13

На Кузьму-Демьяна[161] — проводы осени, встреча зимы. На Москве-реке тонкий ледок сковал поверхность воды. Невелика у Кузьмы-Демьяна кузница, а на всю Русь святую в ней ледяные цепи куются.

А через день в великокняжеском дворце свадьба — брат государя пятнадцатилетний болезный Юрий Васильевич женится на юной красавице Ульяне, дочери князя Дмитрия Фёдоровича Палецкого. Незавиден жених- прост умом, беспамятен, открыв рот бессловесно взирает на окружающих. Но поди ж ты — царёв брательник, с ним любой боярин не прочь породниться.

Всё родовитое боярство приглашено на свадьбу, нет только Глинских, их места заняли многочисленные родственники жены государя Анастасии Захарьиной. И пока в великокняжеских палатах взметали вверх кубки во здравие молодых, в небольшой горнице Михаил Васильевич Глинский беседовал с бывшим псковским наместником Иваном Ивановичем Турунтаем-Прон-ским.

— Кто я есть? — вопрошал захмелевший Михаил. — Дядя самого царя! Да что в том толку-то? Никто со мной ныне не считается, всяк себя выше меня ставит, вон и на свадьбу племянника не позвали… На улиие появиться боязно: чернь растерзать готова. Имение наше после пожара пограбили, разорили двор Глинских, славившийся на всю Москву, а людишек наших, коих мы из Литвы привезли, всех побили. Вот и приходится нам с матушкой таиться по монастырям. А не так давно государь лишил меня сана конюшего, посадил на моё место Ваську Чулка Ушатого. Тот вместе с Ванькой Фёдоровым, коего митрополит пригрел, из опалы вызволил, всячески пакостит мне. Мало казнил я своих ворогов!

— Да и я ныне в опале. Псковичи жаловаться на меня удумали, всячески бесчестили перед государем, вот он и обозлился на меня, прогнал с наместничества.

— Жалобщиков тех по моему наущению царь так бесчестил, что они не рады были своему челобитью. Да и тут митрополит против нас государя настроил. Вот вредный попик! Не будь его, мы бы и ныне властвовали, вертели бы государем как хотели. Во время пожара, говорят, Макарий чуть не задохся, но быстро оклемался и сразу же бояр возле себя собрал, чтобы супротив нас, Глинских, поднять. Слух в народе пустил, будто бы мы волхованием занимались, Москву запалили. Страшно подумать, что с Русью станет, когда чернь в силу войдёт!