Ксенос и фобос (СИ)

Так и пошло. Сначала в инспекции по делам несовершеннолетних, потом в службе участковых, потом в следственном — его кидали практически каждые три места на новый участок, и он честно пытался понять, чем и как там надо заниматься. Читал нормативные акты, инструкции изучал, анализировал старые дела, копался в «висяках». Через два года он уже работал в городском аналитическом отделе. А еще через пять лет оказался в министерстве. Правда, должности не высокие, на генерала бы там не выслужиться, но зато дело по душе. Он любил собирать факты, казалось бы никак не относящиеся друг к другу, а потом вдруг делать на их основе выводы, которые очень часто оказывались близкими к результатам. В министерстве пригодилась и его привычка оформлять свои догадки в виде текста. Детективы получались — хоть сразу в печать нести. А тут вот у него пошли вдруг сказки и всякая ненаучная фантастика.

— Ну, что, орлы, домой? Все на сегодня?

— Да пора бы, товарищ майор. Ужин скоро.

* * *

Идти было легко. Главное правило было — не ходить вдоль дорог. Любую дорогу надо было быстро перебежать и скрыться снова в кустарнике. Шли цепочкой друг за другом, метрах в двух-трех. Перед дорогой рассредоточивались и быстро по одному перебегали. В деревни не заходили. Только смотрели в бинокль на дорожный знак при въезде, а потом сверяли с картой, чтобы увериться, что идут правильно. От Черной свернули точно на восток по компасу. Теперь проселки нужны были, чтобы найти мост или брод на маленьких речках, постоянно пересекающих путь. Вера рассказывала на ходу, как экскурсию вела:

— Тут рек и речушек — тысячи. Иньва, Лысьва, Сылва, Обва, Колва, Гайва… Ва — это вода на коми, понятно?

— Да мы знаем уже, подготовились, — пыхтел за ней следом Алексей, который считался главным в группе.

Они действительно выполняли все ее команды. Она поднимала руку — все замирали. Присаживалась на корточки — садились. Ложилась, распластавшись в кювете — падали плашмя вслед за ней. Все-таки не послушались и тащили с собой два тюка с палатками. Мало ли, говорили, может в городе придется в палатках жить. Зона, понимаешь…

Но до зоны было еще далеко.

Болота обошли, свернув левее, на север. И остановились в рощице на первую ночевку. Палатки не распаковывали. Ясное небо. Теплая земля, на которую кинули свои спальные мешки, холодная тушенка — костров не жгли, боясь патрулей и местных жителей. Спалось на свежем воздухе после долгого перехода хорошо. И просыпалось хорошо, под пенье птиц, под первые солнечные лучи в глаза, под кукареканье петухов. Петухов?

— Деревня рядом! Быстро, быстро, потом позавтракаем!

* * *

— Ой, вы ругаетесь здесь, что ли?

Дашка влетела в комнату и резко остановилась у порога. За столом, друг напротив друга, сидели раскрасневшиеся сердитые два Виктора, два «победителя» — ее Сидорчук и «сказочник» Кудряшов. Кудряшова она чуть-чуть побаивалась по привычке. Когда он появился в части, то долго разговаривал с ней, вызывая раз за разом с работ, выясняя, кто и что сказал, как статья появилась в газете, откуда факты, какие из фактов заслуживают доверия. Командир ей тогда сказал, чтобы она аналитика слушалась. А какой он аналитик, если — сказочник? Он ей давал читать свои сказки — короткие, на две-три страницы. Короткие, но жуткие какие-то. Бр-р-р… Страшно!

— Нет, беседуем, — проворчал Сидорчук. — Ты уже все, с концами?

— Так время-то! — она удивленно глянула на маленькие часы на левой руке. — Уже семь, а у меня же до шести!

— Кхм…, - кашлянул Кудряшов. — Ну, я пойду пока, Сергеич? Потом договорим?

— Завтра? — спросил, как приказал, Сидорчук.

— Ну, давай, завтра. Вот съезжу на север, там посмотрю, что и как — и поговорим. Ага?

— А мы пойдем на север, а мы пойдем на север…, - проскрежетал Сидорчук и сам рассмеялся. — Ладно. Я буду народ готовить, а ты как приедешь — дернешь меня. Вот и договорим.

— Ну, я пошел! Дашунь, привет!

Кудряшов выскочил в коридор, просочившись мимо так и стоящей у порога Дашки.

— Вы, правда, не ругались?

— Даш, нам ругаться нельзя. Мы старые боевые товарищи. Мы просто обсуждали разные неприятные вещи.

— Расскажешь?

— Может быть. Но точно — не сегодня. Надо договорить и надо еще обдумать. Ты не обижайся, ладно?

Она не обижалась. Виктор был старше ее на огромные, неподъемные и непонятные «больше двадцати». То есть, строго говоря, она могла быть его дочерью. А так получилось, что вовсе и не дочь. И ей хорошо с ним. С таким вот седым, иногда упертым и разговаривающим суконным армейским языком, а иногда невозможно нежным и отчаянно веселым. Она сама себе его выбрала, когда он еще в больнице лежал, и гордилась этим. Мать всегда говорила, что никому она не нужна, такая страшная — покрашенная в черное, одетая в черное, в черных армейских ботинках… Ага, как же, не нужна. Еще как нужна! Вот, Виктору нужна.

— Ужинать пойдем?

— Знаешь, давай лучше дома поедим. Не хочу я сегодня стоять в очереди, потом сидеть в этой столовой с народом… Сбегай, а?