Ксенос и фобос (СИ)

Даже пассажирское движение возобновилось. Правда, не так, как раньше, когда на вокзале было не протолкнуться, но раз в неделю, примерно, пара вагонов в смешанном поезде оказывались стандартными купейными, с пассажирами, с любопытством оглядывающимися на пустом перроне.

Работали школы.

Хоть и каникулы были по всей стране, а вот в Молотове школы работали. Школьники жили там, как в интернатах, как в летних лагерях отдыха. Столовые работали в полные три смены. И связь с шефами теперь была не как раньше, не из-под палки. Заводы помогали школам инвентарем, продуктами, деньгами, охраной — там же свои дети!

Оставшиеся целыми магазины, те, что отбились, где была охрана, или где дружинники вовремя спохватились, заложили кирпичом витрины и работали по графику. Получали с товарной станции свои заказы, торговали — по тем же ценам, что и раньше. А тех, кто хотел повторить беспредел весенних дней, устроить себе дармовщинку, наесться-напиться бесплатно, быстро приструнили. Да их и меньше стало, чем весной, беспредельщиков этих. Гораздо меньше.

И каждое утро бригады встречались в раздевалках, здоровались, радовались, что вот и еще раз увиделись, и шли к станкам.

Иногда по городу на малой скорости прокатывались военные машины, откуда тут же, по первому сигналу, сыпались суровые автоматчики, оказывающие всяческую помощь складывающейся новой власти.

Власть эта сама себя признавала временной, на период «чрезвычайки», потому что кто ж им тут приедет командовать-то. Но когда еще та «чрезвычайка» закончится?

* * *

— Сидорчук!

— Я!

— Виктор, бегом, бегом! Хватай всех своих, бери БТР…

— О-о-о… И БТР? Серьезно.

— Два, блин, бери! Поднимай своих!

— Уже, товарищ подполковник. Через пять минут будут стоять на плацу, — Сидорчук глянул искоса на часы, прикидывая одновременно, что могло случиться.

Послеобеденное время обычно он отдавал на отдых. Час-два поспать, полежать, а потом можно снова устраивать тренировки, гоняя в хвост и гриву набранный наконец взвод разведки, ставший, по существу, группой оперативного реагирования при командире.

Пока выбегали его орлы, пока строились, Клюев выдавал информацию. С вокзала сообщили, что кто-то перехватывает поезда и ссаживает наших. То есть, через контроль они в зону проезжают, а до города — нет. Говорят, милиция. В форме, с оружием. Причем, это нам стало известно только теперь. Как долго длится? Месяц? Два месяца? По существу, выходит, типичное похищение людей. Бандитизм какой-то и беспредельщина.

— В общем, так. Оружие применять, невзирая на чины и лица, согласно чрезвычайной ситуации. Людей спасти. Информацию собрать. Своих сберечь. Вопросы?

Вопросов быть не могло, за исключением одного:

— Опять, черт, операция не проработана…

— Виктор, мать же твою… Там люди. Наши люди, понимаешь? Они-то ни в чем не виноваты! Да, и Кудряшова возьми. Есть у него какие-то мысли. Но в бой, если что, не пускай. Держи при себе.

— Есть, держать при себе. Вить, Степаныч, слышал? Воли не дам, согласно команде.

— Да поехали уже, что ли!

— По машинам!

Два БТР и два грузовика выскочили из зеленых ворот, тут же медленно сомкнувшихся и восстановивших «разрезанную» красную звезду, крутнулись на пятачке, понеслись вниз, в поселок, поднимая пыль над перегретым асфальтом.

Лето было жаркое, как это часто бывает на Урале. С синим-пресиним небом, с сухим жарким ветром, с высушенной по степному щетинистой некрасивой травой, в которой запутался еще июньский тополиный пух. Тополя от жары начинали сбрасывать листву, как осенью. Желтый пересохший лист громко хрустел под ногами.

В лесу тоже было душно и жарко. Пахло горячей смолой, которая буквально пузырилась на горячих еловых стволах. Но хоть там, в глубине леса, не было прямых солнечных лучей.

Разведчики шли не цепью — не так их учили. Парами, прикрывая друг друга, останавливаясь и вслушиваясь в птичий грай.

…

— Ну, что молчим? Докладывать будем, или как?

Кабинет прогрелся за день, но они все равно закрыли окна и занавесили их плотными шторами. И дверь закрыта на ключ — чтобы никто «случайно» не ворвался к командиру, а заодно просто узнать, что там и как на воле.

Сидорчук переглянулся с Кудряшовым, приподнял брови — мол, может, ты? Тот помотал головой, устало утерся ладонью, скрывая зевок.

— Командир, там фигня какая-то…

— Ну, мне допрос вести, что ли? Доклад, майор!

— Да ладно тебе, Иван Иваныч. Тут надо думать и разговаривать. То есть, разговаривать и думать. Я начну, а Витя подскажет, если я чего не заметил, да?

Кудряшов кивнул, подвинулся ближе к столу и поставил на него локти, упершись подбородком в кулаки, приготовившись слушать и подсказывать.