Ксенофоб

Федя грубым тычком вогнал ствол пистолета в рот пленного (у меня аж зубы заныли) и неожиданно спокойным голосом, внятно и четко произнес:

– Если грабишь – будь готов, что тебя тоже могут ограбить. Если насилуешь – знай, что с тобой могут сделать то же самое. Потому что все в этом мире взаимосвязано – и ничто не проходит бесследно...

Федя вытащил ствол изо рта пленного, вытер кровь валявшейся рядом футболкой. Затем он встал, прицелился в голову поверженного врага и уточнил:

– Ты понял, что я сказал?

Пленный молчал – но не из вредности-гордости, и не потому что был без сознания. Парня било крупной дрожью, дышал он тяжело и прерывисто, с каким-то нездоровым хрипом на вдохе, а залитые кровью глаза неподвижно смотрели в одну точку – куда-то в сторону, мимо нас.

– Шок, – констатировал Федя, пряча пистолет (да, точно: на ремне у него была аккуратная поясная кобура, незаметная под толстовкой). – Воду притащи.

– Зачем?

– Надо спрыснуть, в чувство привести.

– Зачем?

– Нельзя так оставлять – может окочуриться.

– Да ну! Такой здоровый кабан...

– Да тут без разницы, здоровый – дохлый... Смотри, как колотит. Он тучный – больше шансов «кондрата» отхватить. Давай...

Я достал из машины двухлитровую бутылку «Аквы». Федя занялся реабилитацией: стал набирать в рот воды, прыскать в лицо пленного, тормошить его, хлопать по щекам...

Довольно скоро квадрат пришел в себя: дрожать стал поменьше, дышать ровнее, и, наконец, вполне осмысленно осмотрелся.

– Ну все – жить будет, – буркнул Федя, направляясь к машине. – Поехали отсюда...

* * *

– Откуда ствол?

– Откуда, откуда... Из лесу, вестимо!

– Слушай... Я с тобой езжу – если вдруг что...

– Нашел. Везу сдавать в родной РОВД – заявление в кармане.

– Да ладно!

– Серьезно. Каждый день с утра пишу новое – с датой.

– Ну, не знаю...

– Правильно: не знаешь. Если что – ты его даже и не видел. И понятия не имеешь, что у меня он есть.

– Ну... Ладно, пусть будет так.

– Вот и молодец. Ну что, молодец: полегчало?

– Знаешь, стыдно признаться, но – да! Телефон вернули, деньги трехкратно вернули, возмездие, вообще, какое-то гипертрофированное получилось... Однако, думаю, что не ошибусь: тебе полегчало больше.

– Ошибаешься.

– В смысле?

– Мне полегчает, когда я этих тварей собственноручно закопаю в землю. И чем глубже – тем лучше...

Глава 6

Семнадцатого, в субботу, тематическую экскурсию по горным районам Москвачкалы закончили пораньше: где-то в седьмом часу вечера. Не то чтобы руки опустились или пылу поубавилось – просто сработал инстинкт выходного дня. Как ни крути, а все же мы совковые дети. У нас это в крови: в пятницу вечером страна активно падает на стакан, всю субботу с дикими энтузиазмом бухает, а в воскресенье вяло похмеляется, и, состроив козьи морды, пробует играть в семью: дежурно гуляет с детьми по набережной, воротя затуманенный взор от пивных ларьков.

Федя поехал нести вахту у загородной резиденции Даневич, а я поужинал, взял пиво и привычно сел проверять, как там Интернет провел день без меня.

Если публику интересует, зачем Федя каждый вечер ездит к усадьбе Ленкиных родителей, я могу высказать свои соображения: мне кажется, он таким образом отбывает покаяние.

Дело в том, что Ленкина мать – дама впечатлительная, своенравная и совершенно неуправляемая (не находите – есть некие общие черты с одной ранее описываемой особой?), заявила, что Федя – скот и быдло – не уберег, не оправдал, а потому, как следствие – недостоин.

И теперь не дает им общаться.

Федя вынужден партизанить: оставляет машину в конце улицы, крадется к усадьбе, и, затаившись у палисадника (их собака на него не лает – свой самец, член прайда), выжидает момент, когда глава семьи выйдет во двор – спросить, не надо ли чего, и осведомиться о Ленкином самочувствии.

Отец тоже рискует. Поймают за общением с гусем-изгоем – влетит по первое число.

Всего за истекшие две недели Феде удалось пообщаться с Ленкой напрямую один раз, в течение получаса – поймал вечерком момент, когда ее грозная маман куда-то отлучалась. Отец выступал в роли соучастника – впустил во двор, а я с телефоном в руках караулил в конце улицы – «на стреме» стоял.

Вот так все непросто, дорогие мои...

Итак, мы с пивом вальяжно зарулили на первый в списке ресурс, где висело мое многообещающее объявление.

В третьем с краю комментарии, размещенном всего лишь полчаса назад, был вопрос: «Ты не это нападение имел в виду?» – и ссылка на файл, расположенный, судя по адресу, в общеизвестном хранилище видеороликов.

Предпоследний комментарий выражал соболезнование: «Ну, блин... Если это так – я тебе глубоко сочувствую, чувак!»

Последний комментарий был от моего старинного сетевого приятеля – вредного товарища под странным ником «Народное Ополчение»: «Я смотрел. Если это так – это так оставлять нельзя! Если что, обращайся, поможем, чем можем!»

О, боже...