Крысолов

Что ж, прибережем эту мысль на будущее. Чутье крысолова подсказывало мне, что она еще пригодится, дозрев до кондиции в запасниках подсознания. Есть многие виды ловушек, засад и капканов, но самые надежные из них — те, что лишают доверия к собственному рассудку. К своей компетентности, знаниям, памяти… Я сталкивался с этим не раз и знаю, что потерявший веру в себя — конченый человек. А что такое, кстати, человек? На девяносто пять процентов — память плюс пять процентов самомнения.

Итак, мысль об амнезийной ловушке внедрилась в мою подкорку — вместе с еще одной идеей: о том, что Косталевский не доверяет никому. Даже команде остроносого, хоть тот являлся, несомненно, его куратором по линии секретных ведомств. Однако: “Никому не отдавайте!.. Никому, кроме меня!..” Крик души, можно сказать. Даже вопль.

Поразмышляв над причинами возможного конфликта и не придумав ничего, я бросил это занятие, снял трубку и позвонил в “Голд Вакейшн”, дабы высказать благодарность за приятный и пользителъный отдых. В начале нашей короткой беседы в трубке опять что-то пискнуло — чуть слышно, но весьма многозначительно. Томимый дурными предчувствиями, тревожась, что разговор с Косталевским записан, я перебрался в квартиру Дарьи и сделал пару звонков — в справочную Аэрофлота и компанию “Бритиш Эвэйс”, интересуясь ценой билетов до Нью-Йорка. У Дарьи тоже пищало. Может, перекликались вольные ветры эфира, а может, наши жилища были нашпигованы “жучками” — ведь аккуратно вскрыть замок и учинить негласный обыск не составляет проблем.

Подумав об этом, я похолодел, помчался к себе, оскалил зубы в ответ на мрачную ухмылку Сатаны и торопливо влез в компьютер. Его не включали. Определенно не включали. Никаких следов хищения: все файлы, каким полагалось бы в этом случае изобразить сквозняк, целехоньки и на своих местах. Все цело, базы и программы, все тайны и секреты, чужие и мои, и никаких попыток вскрыть и поживиться информацией. На этот счет сомнений не было. Я редко пользуюсь паролями, схемная защита надежнее, и, чтобы забраться в мою машину, нужно знать, как включить и где включить. А если не знаешь, то фарт проедет по ушам, как выражаются в краях обетованных, за Воркутой и Колымой. Немного успокоившись, я сделал вид, что ничего особенного не случилось, и начал дозваниваться Мартьянову. В своих магазинах он отсутствовал, но обнаружился на Васильевском, в агентстве “Скиф”, слегка запыхавшийся, но бодрый.

Узнав мой голос, пробормотал:

— Ты жива еще, моя старушка? Жив и я. Привет тебе, привет!

— Взаимно. Есть предложение встретиться, Андрей Аркадьевич. — Всегда рад. Подъедешь к четырем в агентство? Раньше не выйдет. Я тут чечако натаскиваю… пополнение новобранцев… Ребята крепкие, но об охранной службе ноль понятий.

— Зато они молодые, красивые, — утешил я. — Еще научатся. — Вечером синим, вечером лунным, был я когда-то красивым и юным, — задушевно сообщил Мартьяныч. — Ну, приходи! К четырем. Почему его сегодня на Есенина потянуло? Может, юбилей? Я включил телевизор, прослушал новости, но о великом поэте в них не сказали ни слова. Вообще ничего экстраординарного — вроде налета боевых драконов из Персии на Вашингтон — не случилось.

Несмотря на все ухищрения, опять взорвали монарший памятник в Подольске; в Чечне украли трех англичан и двух французов; по Москве маршировали заединщики в черных рубахах, а в строительных магазинах наблюдался острый дефицит саперных лопаток. Во всех же прочих местах богоспасаемой отчизны все было тихо, все шло путем: врачи отказывались лечить, учителя — учить; шахтеры лежали на рельсах, а шахты — в руинах; Центробанк сражался за стабильный рубль, а все остальные — за выживание; парламентарии прибавили себе зарплату, а грань между пенсионерами и нищими успешно стиралась — те и другие дружной колонной переселялись на кладбище.

Дослушав до конца, я полез в холодильник и в самом деле обнаружил там обед: окрошку и свиные отбивные с рисом. Это являлось веским доказательством, что в Дарье счастливо соединились два начала: возвышенно-романтическое и кулинарно-прагматичное. Я пообедал, выпил кофе и поехал к Мартьянову, размышляя о тайнах женской души. Окрошка была превосходной: я не пробовал такую лет пятнадцать, с тех пор, как скончалась мама.

Частное охранное агентство “Скиф” размещалось в розовом двухэтажном особнячке, а сам особняк прятался за домами, что на углу Десятой линии и Малого проспекта. Я вылез из метро на “Василеостровской”, закурил, принюхался к воздуху (тут он особенный — смесь бензиновых паров с влажным ароматом близкого залива) и зашагал к Десятой, а по ней — к Малому. День был прохладный; скудное петербургское лето кончалось, а за семью морями и семью горами, в теплой щедрой Андалусии, лишь начинался бархатный сезон. Эта мысль вызвала у меня острый приступ ностальгии.