— Значит вот, что, озерские, мувские, оршанские, никоновские и все прочие! — громко и уверенно обратился он к толпе, и гул понемногу стал стихать.
— Кто меня не знает — меня зовут Владимир; и я всё лето, вот, вместе с Хорем, прожил и проработал в вашей деревне, на земле… А сейчас я прибыл к вам непосредственно из Оршанска; и имею донести для вас некоторую информацию!
Теперь тишина уже установилась; и слушали его внимательно. А если бы слушали бы не внимательно, — ещё до того, как он взял у Вовчика микрофон, он решил для себя, — если бы продолжали бухтеть, он бы полосанул сейчас надо головами из автомата, и приказал бы всем лечь в снег! А через десять секунд полосанул бы на уровне груди стоящего человека — и кто не лёг я не виноват! А потом ходил бы, и пинком ноги вминая головы лежащих носами в снег, спрашивал бы, кто и чем недоволен; и у кого какие претензии?? И — претензий, он уверен, не было бы!..
Но, к счастью, обошлось — к столь радикальным методам прибегать не пришлось.
— Вот что. — продолжил он, — Вас тут собрали, чтобы объяснить обстановку, и в определённой степени наладить обратную связь. Если вы думаете, что мы тут прибыли чтобы решать ваши проблемы — вы сильно ошибаетесь. Да, мы поможем, — тем, кто поймёт суть перемен, и будет сам работать в нужном направлении; но что-то делать за вас — увольте.
Сделал паузу, оглядел — молчат, слушают.
— Чтобы была полная ясность. Мы, то есть люди общины, — жили отдельно от вас, трудились, и вас не трогали. Продовольствие ваше из амбара мы не брали — это точно. Кто в это не верит — мне, нам глубоко наплевать. Я говорю — мы не брали, не крали ваше продовольствие; и на этом этот вопрос закрыт. Куда оно делось — вам стоило бы уточнять у ваших начальников; которых, напомню вам, вы же сами и выбирали! А именно — у старосты Бориса Андреевича, который да, надо признать, был назначен волевым решением ещё Громосеева Антона Пантелеевича, — но и вы, насколько помню, против ничего не имели! А также у Витьки Хронова, которого командиром дружины выбирали вы сами…
— А где они?.. — кто-то несмело выкрикнул из толпы.
— Где Борис Андреевич я вам сказать не могу, не знаю. В доме его нет. На Пригорке, среди пленных — нет; возможно, лежит где-нибудь в окопе убитый, ещё не найденный; или сбежал в лес. Если сбежал — желаю ему там подохнуть. Что касается Хронова, — то увидеть его вы можете сейчас и непосредственно…
— Где он?.. — опять послышалось из толпы.
— Сейчас обходите машину, — и вот, по тропке, проходите на площадку перед конторой. Там его и увидите. Там, собственно, когда наглядитесь, и продолжим общение…
Он выключил микрофон, и вновь положил руку другу на плечо; сказал ему на ухо негромко:
— Ну что ты, Хорь? Что ты? Я смотрю — ты был готов их тут всех… Да сволочи, что тут говорить… Но, с другой стороны, не все сволочи; есть ещё и дети. Которые не причём; пока — не при чём. Которых как воспитать, такими и будут…
Толпа, обтекая тушу Слонопотама, с жадным интересом устремилась к конторе. Некоторые, спеша успеть первыми, даже бежали. Велика тяга людей к зрелищам…
Владимир продолжал:
— Ну же, Вовчик, соберись! Как там Воланд у Булгакова говорил? — это просто люди, и ничто человеческое им не чуждо. Жадные, глупые, похотливые — но они люди. Глина; что из неё вылепишь — то и будет. Это мы с тобой; да ещё десяток человек на Пригорке — да, мы уже камни. А они — глина, мягкая глина. Из них можно… я уверен, можно ещё что-то сделать.
— Глина или говно?.. — задумчиво сказал Вовчик, — Лепить из глины, которая нейтральна — это одно. Лепить, пачкаясь, из говна — другое… Знаешь, я посмотрел на них, Вовка — брезгую я…
С площадки перед конторой раздались крики ужаса.
Собственно, Владимир сознательно направил толпу посмотреть на останки бывшего Харона, грозы Озерья и окрестностей, — чтобы чётко усвоили серьёзность его слов. Должно, должно было пронять! — его самого, когда он первый раз увидел, не по-детски торкнуло.
Зрелище было достойно трэшевого малобюджетного фильма ужасов, восполняющего сценами садизма недостатки режиссуры и сценария: к утру уже подмёрзшая зловонная жидкость в туалетной яме, и в неё погружены голова и плечи Витьки. Узнать, впрочем, его было легко по его неизменной военной куртке и портупее. Раскинутые в стороны ноги — и обрубленные по середину голени, так, что торчали только обрубки с красным мясом и белыми сколами костей — кто-то ночью или уже под утро таким радикальным образом снял зимние меховые берцы с уже закостеневшего трупа.
Толпа теснилась вокруг; с задних рядов проталкивались посмотреть.
— Ну что, Хорь, пошли, надо продолжать начатый пефоманс! — хлопнул Владимир Вовчика по плечу и полез в кабину. Слонопотам зарычал, и двинулся ближе к конторе, продолжать «митинг».