— Клац! — Кристинка передёрнула затвор; и дуло повернулось в его сторону. Опрометью, пригибаясь, он ломанулся из комнаты; а потом выскочил из дома. Выстрелов не последовало…
Неудачно, да, неудачно… Даже не понять, что делать… Если к завтрому кто-то ещё вернётся; если, как говорил Хотон, «сделаем перегруппировку», то с Кристинкой, конечно, он разберётся… Молить о пощаде станет, сука; но он её — он сейчас решил это твёрдо! — один хер пристрелит! Ничего себе! — она ж его застрелить хотела! Тварь. А бабу он себе ещё найдёт, и не одну! Плохо только, что никто что-то не возвращается…
Пока так думал, ноги сами принесли к дому Никишиных.
Попинал в дверь; открыли — вошёл с начальственным видом. Ага, эти пока ничего не знают — и знать им не надо. Пока старуха, льстиво заглядывая в глаза, расспрашивала «как там, с проклятыми нехристами», да «как унучок», распорядился найти чего-нибудь пожрать! — да повкуснее!
Не раздеваясь, сел за стол. Уминая варёную подмороженную, сладковатую картошку, с набитым ртом коротко поведал им, что «Пригорок наш»; что «наши остались там ночевать», а завтра всем объявят… что объявят? Вот что объявят — то и делать будите!
— Вешать будите?.. — догадалась бабка Никишина. Собственно, разговоры об этом в Озерье ходили давно: что как возьмут Пригорок — сразу там всех вешать!
— И хорошо, и правильно! — одобрила она, — Так им! А унучек мой как там, не ранен ли?
— Нет. Не ранен. Хорошо себя проявил в бою, отличился; будет награждён! — напропалую врал Витька, — Организуйте мне ещё пожрать с собой. Завтра вам всем выдача жратвы будет, с Пригорка, там — много!
Услышав такое, бабка засуетилась и собрала ему «ссобойку»: печёная картошка; кусок лепёшки из немолотого, только давленного в ступке зерна; жареные кабачки ломтиками; маленький кусочек сала. Уложила всё в весёленькой расцветки пакет с надписью «Хургада. Дьюти-фри». Витька даже подумал, не остаться ли ночевать у Никишиных; но потом решил, что если кто и вернётся, то собираться будут у казармы, или у дома старосты; и надо бы там пробежаться, разведать. А если вдруг — он не исключал, — всех там побили, и Аделька придёт сюда его искать, — то у Никишиных однозначно искать тоже будут! Самые, бля, состоятельные; у кого ж ещё. А что бабка его не задумываясь выдаст, он и не сомневался ни разу. И потому лучше на эту ночь залечь где-нибудь, где искать его точно не будут; и чтоб никто место лёжки не знал! — правила конспирации Витька усвоил на своей шкуре.
И вот, прокравшись в казарму, где ещё через окно он заметил отблески огня, он обнаружил там одного только Толстого, что-то усиленно трескавшего из кружки.
Витька просунулся в комнату, и быстро огляделся. Никого! Кроме Толстого, конечно.
— Ты что, один тут?? — рыкнул на него Витька. Собственно, Толстый у него за человека вообще не считался; и в «табели о рангах» стоял ещё на пару ступеней даже ниже Кристинки.
Толстый кивнул, и тоскливо посмотрел на остатки гречки, — он не сомневался, что сейчас Витька его за бегство с поля боя расстреляет. А он доесть не успел такую вкуснятину. И самогона надо было ещё тяпнуть…
Но Витька как-то был не расположен вдаваться в прошлое, и оценивать чью бы то ни было степень вины в разгроме дружины. И даже что Толстый жрал его как-то не заинтересовало. Всё же живой человек! — и из дружины. Пригодится.
Витька по-хозяйски прошёлся по помещению, попутно пиная валявшиеся на полу матрасы и подушки. Огляделся. Поднял лежащее на кровати ружьё Толстого, осмотрел, даже счёл возможным похвалить:
— Оружие не оставил! — молодец…
Не стал расспрашивать, как он оказался здесь; лишь поставил в известность:
— Завтра с тобой сходим… надо одну суку в чувство привести! — поможешь. А сейчас…
Он потянулся, и снова огляделся. А что? Тут его точно искать не станут! — подумают, ну не дурак же Хронов в казарме ночевать, где его в первую очередь искать-то и станут! Не здесь, конечно; а затихариться в комнатке, которая одно время была его личным «кабинетом», а потом куда дружинники таскали деревенских шмар драть… Там — залечь… под столом. Во, матрасов и одеял хватает… Велеть ещё Толстому печку посильнее натопить — и дежурить.
— Толстый, слышь! — обратился к нему начальственно. Собственно, как его по имени он давно забыл, — Давай-ка…
В это время во дворе скрипнул снег, и обострённым слухом Витька услышал это; как и шестое чувство, что ни раз его выручало, вбросило догадку, вернее — уверенность: враги, за ним!
Он заметался по комнате. Отстреливаться он и не думал, — спрятаться, непременно спрятаться! Чтоб не нашли и ушли!
— Толстый, слышь, Толстый!! — лихорадочно зашептал он, наклоняясь к его уху, — Ты это… Щас, если меня будут искать, — скажи нет, мол, его, — заходил, потом к Кристинке ушёл! Слышь, понял, нет?? Понял?? Смотри мне!! — пристрожился он, и метнулся в угол. Там лежали матрасы, и он вытащил один из них, нырнул под него, и ещё, побрыкав ногами, засунул их под скомканное одеяло. Со стороны должно было выглядеть как просто в беспорядке валяющиеся спальные принадлежности.