Крысиная башня-2

— Прокормим. Хотя, в общем, при нынешних условиях это бы и нафиг надо. Кто она нам, повторюсь? Кто мы ей? Люди, убившие её родителей. Сколько бы мы её ни кормили. Вот и думай.

— Мммм… — Олег изумлённо посмотрел на брата, — В общем верно… Но… но выхода другого я не вижу…

— А вот — думай.

Дальше ехали молча. Потом Олег, раздумывая, проговорил:

— Знаешь, что на ум приходит?.. Слышал — в Турции были янычары? Нет, не слышал? Так вот. Были это элитные войска. Это были не части из бывших крестьян, получивших оружие во время войны, это были профессионалы, с детства для войны выращиваемые. Ну и для гражданской службы тоже. Гвардия своего рода. Да, прикинь — с детства. Проходили обучение, без семьи. В специальных учебных заведениях, что ли. Воспитывались там в духе беззаветной преданности султану. Можно сказать в духе фанатичной преданности. Потому на войне были элитными частями, сражались до последнего. Но и в мирное время, надо сказать, тоже были элитой — те, кто себя проявлял в чём-либо кроме военного дела, получали шанс стать государственными чиновниками, подняться по служебной лестнице. Это была своего рода личная гвардия султана. Но самое интересное не в этом. Всякого рода «гвардейцы» у разных правителей были. Тут интересен сам принцип формирования этих частей из янычаров. Откуда брался кадровый резерв.

— Ну. И откуда же?

— Представь себе, это были не турки. Это были дети из завоёванных турками народов. Насильно изымались из семей в раннем детстве, вывозились в Турцию И воспитывались в соответствующем духе. С детства.

— Занятно. А что ты вспомнил?.. А, понял.

— Нет, я не про «воспитание в духе фанатичной преданности», конечно. Я про то, что в детстве из ребёнка можно сформировать всё что угодно. И заложить в него какие угодно убеждения. Если этим квалифицированно заниматься.

— Вот. Если заниматься. А не если кому-то подкинуть и тупо кормить. Если просто кормить — это только врага себе выращивать, проще сразу пристрелить… Подъезжаем, Олег — гляди по сторонам. И в Башню отсигналь.

— Да. Сейчас. Насчёт пацана, Толян. Для всех — взяли тяжелораненого, пока везли к его семейника — умер. Понял? Так будет лучше.

— Да. Наверное.

СБОРЫ В ДОРОГУ. СНАРЯЖЕНИЕ И ОРУЖИЕ

Толян с Сергеем собирались в дорогу; подбирали оружие и экипировку у Толяна же в «апартаментах» на девятом этаже.

Отдав последние распоряжения; определив пеонам фронт работ, Олег собрался подниматься туда, но прежде решил заглянуть в соседний подъезд, в квартиру, где сейчас «содержалась» Лена, бывшая жена.

Подходя к двери, пару раз глубоко вдохнул и выдохнул, — он знал, что зрелище будет тяжёлым. Хорошо что Сергей после того, первого раза, после встречи, про маму не вспоминал, или делал вид что не вспоминает. Да, лучше бы им поскорее отсюда уехать…

* * *

Замок на двери, как и на соседних, был взломан; но кто-то, видимо, Володя Васильченко или Миша, прикрутил «врастяг» ручку двери проволокой к крюку, согнутому из толстой арматуры, а крюк зацепил за угол распределительного электрощитка. Так, чтобы изнутри нельзя было открыть, хотя и оставалась некоторая щель. Нелишняя предосторожность: не хватало ещё, чтобы она в помутнении рассудка пошла ходить по Башне — или упала бы с лестницы во втором подъезде, где обрушены сразу два пролёта, или подорвалась бы на минах в первом подъезде, на выходе.

Снял крюк; стараясь не шуметь, вошёл; подошёл к комнате, где «содержалась» Лена — к бывшей кухне. Дверь плотно затворена, в щель воткнута бумажка — контролька, выходила или нет, открывала ли дверь. Нет, не открывала.

Прислушался. Из-за двери раздавался её голос:

— …как только вы понимаете и принимаете свою уникальность, и реализуете себя через неё, происходит волшебство…

Чуть толкнул дверь плечом, заглянул в образовавшуюся щель. Пахнуло тёплым воздухом, и вонью: смесь запаха горелого машинного масла, пота и фекалий. Не входя, заглянул.

Лена сидела на табурете за обеденным столом; перед ней были разложены какие-то обрывки бумаги, клочки упаковки, кусочки картона; и всё это, казалось, находилось в непонятном, ведомом только ей порядке. Она непрерывно водила над столом руками с подрагивающими пальцами, как цыганка, только что разложившая гаданье, и собирающаяся излагать что сказали ей карты. И она говорила, непрерывно говорила, обращаясь к кому-то по тут сторону стола; улыбаясь ему или им; при этом жутко было смотреть на чёрные круги вокруг её ввалившихся глаз и бледное лицо в кровоподтёках: