Крыши наших домов

Он пристально смотрел на меня, и я понял все, что он хотел сказать всерьез, а сказал вот так, шутливо и вместе с тем печально. «Все ли ты сам сделаешь, капитан, что в твоих силах, на этой заставе? — хотел сказать он. — Почему я до сих пор еще не понял тебя? Могу ли положиться на тебя, как на тех, с кем служу долгие и порой нелегкие годы?»

Я поглядел ему в глаза.

— Думаю, возможно, товарищ полковник.

Он первым отвел взгляд, и мне показалось, что я снова понял его мысли, как бы услышал их. Он мог подумать: «Неужели хвастун? Ох, страшный этот народ! Хвастуны, очковтиратели, лгунишки и живут для того, чтобы вылезти вперед, выпендриться: вот, мол, я какой! Неужели и ты такой, капитан?»

Но он-то еще совсем не знал меня. И, возможно, думал совсем не так, как я думал за него. Я тоже терпеть не могу кукарекающих людей. Мне было больно от одной мысли, что Флеровский хоть на секунду мог причислить меня к ним.

Он уехал, а я знал, что на весенней проверке застава снова окажется посредственной. Слишком мало времени у меня. И слишком много надо сделать. А тут еще младший лейтенант Чернецкий со мной сух и вежлив — и только. Я могу лишь догадываться, что он плохо спал эту ночь, все обдумывал «линию поведения». Впрочем, может, я ошибаюсь — у него такой румянец и такое свежее лицо, что, скорее всего, он дрыхнул всю ночь, как сурок.

Мы сидим в канцелярии, и я записываю все то, что надо сделать в первую очередь. Распахать контрольно-следовую полосу — это раз. Она вся в комьях, кое-где размыта водой. Меня беспокоит правый фланг. Мрачные валуны с деревьями, растущими из трещин, — это не живописный пейзаж, а вероятное направление для нарушителей границы. По камням не очень-то разбежишься, оттуда легче отстреливаться, сбить преследование. Еще никто не знает, что полковник приказал мне провести здесь учебный поиск. Я пошлю Гусева «нарушить» границу, он сильный парень, посмотрим, как его догонят и возьмут.

Мне не нравится собака. Зовут ее Дина. Маленькая овчарка чепрачной масти подняла острые уши, когда я подошел к ее клетке. Не залаяла, не ощерилась, только подняла торчком уши, и все. Она смотрела на меня желтыми, как у плотвы, глазами, чуть потягивая черным носом, вдруг лениво зевнула, заворачивая язык колечком, и отвернулась, положив морду на лапы.

Инструктор, сержант Балодис, косился на меня, стараясь догадаться, понравилась ли мне собака.

— Какой след берет? — спросил я.

— Четырехчасовой давности, товарищ капитан.

— Мало.

— Маловато, — согласился Балодис. — Молодая еще.

У меня там, на той заставе, был Буг — собачка не приведи господи, сорок пять килограммов веса, валила с ног здоровых парней. А эту сегодня вечером сам проверю, погляжу, на что способна столь изящная овчарка.

Что же еще надо сделать в первую очередь?

Боевая подготовка...

Чернецкий философски разглядывает мундштук с дымящейся сигаретой. Лично он мало верит в серьезные сдвиги... Большинство солдат по боевой едва вытягивают на «хорошо»... А физическая? К перекладине подходят, как к живому тигру. («Если не считать, конечно, перворазрядника Аверина», — бесстрастно замечает Чернецкий, продолжая разглядывать мундштук.) Ну, а за политическую он отвечает, здесь все будет в ажуре.

Только после этого он оторвался от мундштука и посмотрел на меня: дескать, поняли мой намек, капитан?

Я понял. Чего ж тут не понять, не велика хитрость. Он будет отвечать за политическую подготовку, а я, начальник заставы, за все остальное. И тогда пусть драят меня, а не его.

Это-то я понял, товарищ младший лейтенант, но ведь ничего из твоего плана не выйдет, миленький! Зря думаешь, что сам повезу этот воз. Надо будет свезти — свезу, конечно, и ни у кого не запрошу пардону, слажу, как говорится, с пупка не сорву. Но ты тоже будешь работать. Пусть нехотя, но будешь. А если и разругаемся с тобой, так ведь не детей крестить, в конце концов.

— Кстати, — говорю я, — с завтрашнего дня попрошу вас, Кирилл Петрович, вплотную заняться боевой. У меня пока много других дел.

Он вскидывает на меня глаза, и глаза у него злые. Сидит прямо, бледный, но что он может ответить? «Слушаюсь» — вот и все.

Мне некогда думать над тем, до какой степени уязвлен младший лейтенант и куда еще заведет его раздутое самолюбие. Контрольно-следовая полоса мне нравится не больше, чем младший лейтенант. На заставе нет плугов, бороны тоже нет — стало быть, надо ехать в Новую Каменку, просить у председателя колхоза.

— Сейчас еще рано распахивать, — говорит Чернецкий. — Земля как тесто.

Он прав, распахивать действительно рано.

— А ближе к весне вы поставите председателя в неловкое положение. Ему самому пахать надо. Там есть такие участки, что трактор не пройдет. А отказать вам он не сможет. Положение?..

— Ну что ж, Кирилл Петрович, если вы так волнуетесь за меня, поезжайте и договаривайтесь сами.

Теперь он откидывается на спинку стула.

— Товарищ капитан, а вам не кажется, что у нас с первого дня складываются любопытные отношения?