Крымский щит

… Карл Зеккер остановился у самого края осадного колодца, огороженного натянутыми шпагатами. Прямоугольная грузовая платформа, подтянутая к самой стреле лебёдки (с её помощью вытаскивали квадры и бут, которыми была забросана шахта), отбрасывала странную тень на уходящую вглубь неровную каменную поверхность. Колодец под небольшим углом уходил в глубь горы, к ещё не раскрытой водной жиле, и лунный резкий свет достигал как минимум десятиметровой глубины. И там, на самом низу освещённой части, неровная внутренняя поверхность колодца казалась ещё более неровной.

— Действительно, я как-то упустил, что наклон шахты может быть связан с ориентировкой на Луну… — проговорил доктор Штайгер, опускаясь на корточки. — Преклоняюсь перед вашей интуицией, герр штурмбаннфюрер.

А орденский перстень, знак отличия, вручённый за верную службу, просто сиял участками полированного серебра и темнел чернью; будто тянул к чему-то, скрытому там, в глубине.

К чему-то, чье притяжение почувствовал и сам Зеккер.

— Вам не кажется, гауптштурмфюрер, что это неспроста? — поинтересовался он, подходя к краю верёвочной лестницы.

Внезапно показалось, что тёплая куртка сейчас — излишнее. Зеккер её сбросил, совсем не переживая, что лощёный чёрный китель неизбежно запачкается.

Естественно, ничего не сказал старшему по званию и доктор Штайгер. Только отметил про себя, как по-особенному засверкали на чёрном фоне, под резким лунным светом, погон, нашивки и знаки на эсэсовском мундире.

Чуть более напряжённо застучал дизель, и зажглись оба прожектора. Двадцать два ноль-ноль.

«В Иране сейчас полночь», — промелькнуло у Карла Зеккера, когда он сошёл на пятую ступеньку лестницы.

Вниз, вниз, вниз… Проверив ногой устойчивость камней на дне шахты колодца, Зеккер встал на квадр и огляделся.

Голова находилась как раз на уровне щербатого полукружия лунного света. Блики и тени выстраивались в причудливый узор.

Причудливый? Вот руна силы, руна зиг, руна огня…

И как будто контур руки… Левой… И стрелки… Поворот руки… Поворот судьбы…

Зеккер приложил левую ладонь к контуру. Перстень, как по заказу, лёг в выемку.

«Теперь по стрелкам»… — приказал себе штурмбаннфюрер, одновременно веря и не веря в реальность происходящего.

Нажать, повернуть, нажать…

Камень подался. Чуть-чуть. Образовалась щель, как раз достаточная, чтобы просунуть в неё лезвие кинжала.

— Что там? — крикнул Штайгер сверху.

— Полагаю, это… — начал Зеккер, просовывая лезвие в щель, откуда будто исходило свечение.

И не закончил. Наверху прогрохотала пулемётная очередь, и тут ж доктор Штайгер с каким-то удивлённым всхлипом исчез.

Карл Зеккер выдернул из щели кинжал, своё единственное оружие (пистолет остался наверху, в куртке) и схватился за верёвочную лестницу.

Он уже не слышал, как за спиной раздался слабый скрип — камень лёг на место, — поскольку ещё и ещё раз прогремели короткие очереди, а затем и лай МП-40, и разрыв гранаты.

Штурмбаннфюрер уже добрался до самого верха лестницы, когда сияющий лунный диск закрыла чёрная тень.

Невысокий, совсем невысокий, даже при взгляде снизу вверх, парнишка с ППШ в руках.

Зеккер взмахнул рукой с кинжалом, но бросить не успел. Дульный срез автомата полыхнул огнём, в грудь тяжко ударило — и штурмбаннфюрер СС, верный адепт учения Виллигута, уплыл на вечное свидание с источником силы, так им и не раскрытым.

…А знаешь, что удивительно? Ни я, ни кто-то другой так и не смогли понять, почему всё у тебя так получается правильно, будто никак иначе и быть не может. Когда это всё к тебе пришло, и как… Родился, наверное, ты с этим, хотя и повторяют, что солдатами не рождаются.

И вот что странно: ты как-то ни разу толком не рассказал о том, что было с тобою до лета сорок первого, когда ты оказался в отряде…

Зимняя война

Казалось, что до войны паренек из Левкополя Сталинского района, который занимал большую часть Керченского полуострова, работал простым водителем «полуторки» на местной МТС только по недосмотру райвоенкома. Его бы в Качу сразу определить, в аэро- или парашютный клуб, в первое ещё в дореволюционной России лётное училище под Севастополем. Или, на худой конец, в ближайшее танковое училище, согласно лозунгам скрытой предвоенной мобилизации: «Все на…» — на самолёты, планеры, танки и парашюты, или мордой в противогаз, если совсем уж некуда…

Но Серёга Хачариди сравнительно смирно дождался призыва на срочную службу, катая в дощатом кузове полуторки звонких совхозных девчат по виноградникам и баштанам, неутомимо балагуря с ними с «беломориной» в зубах и кося на девчачьи румяные икры карим миндалём античного героя с краснолаковой греческой вазы из-под темно-русого курчавого чуба.

И ничем в принципе, кроме особых ловкости и бесстрашия в битвах «стенка на стенку» совхоза им. Сакко с колхозом им. Ванцетти, не отличался паренёк, за что был нередко отведим за ухо участковым уполномоченным к парторгу, но всякий раз отпущен под «ай-яй-яй» комсомольской ячейки МТС, потому как — урожай, заготовка или: «А кто доски повезёт на строительство свинофермы?! Сами, что ли?!»