«А! Вас испугало чувство, которое приняло слишком большие размеры.
Вы похожи на поджигателя, который поджёг только застрахованное имущество, — и в ужасе, что пылает весь дом, а в нём десятки людей.
Вы испугались ветра, который превратился в ураган.
Вам хотелось бы, чтобы ураган только обвевал ваше лицо и играл лентами на вашей шляпке? Да!
Так нет же!
Безнаказанно нельзя лицемерить с чёртом.
Эти улыбки, пожатия руки, взгляды, письма, поцелуи тайком и на лету, — всё это пробудило во мне страсть. Не страсть к вам, а страсть, вообще страсть!
Это понятно, это естественно, это законно, это нормально!
Отворачивайтесь с презрением, сколько вам будет угодно, вы, презирающая тело!
Презирайте его, но не надо в таком случае его дразнить.
Вчера, когда я вышел от вас, с кружащейся, как всегда, головой, — я не мог идти домой. Я не мог бы спать. Я пошёл бродить по улицам.
Было поздно, и всё было заперто.
Только подъезд кафе-шантана, мимо которого я проходил, был ещё освещён.
Надо было куда-нибудь деваться, — я зашёл туда.
Там кончалось последнее отделение.
Какая-то особа, вся в трико, танцевала серпантин.
Так, ничего особенного! В другое время я сказал бы:
— Да, ничего!
Вернее, не обратил бы никакого внимания.
Но теперь каждая линия её тела показалась мне прекрасной, превосходной, обворожительной. Каждое движение — вызывающим, чудным.
Так это делается просто.
Посылают записку карандашом, — даже не на визитной карточке, — с человеком:
„Не будете ли добры поужинать со мной сегодня?“
А через четверть часа лакей отворяет дверь вашей ложи и почтительно докладывает:
— Они идут-с!
И она входит:
— Bonsoir, mon coucou!
Я ужинал с нею.
Я не хочу от вас скрывать, я не хочу лгать, я не хочу притворяться, как, может быть, — простите! — притворяетесь вы, замужняя дама, имеющая мужа, сгорающего от ревности!
Можете разорвать это письмо, можете разорвать все мои письма.
Это мерзко, — но это так».