Крым-2. Остров Головорезов

—  Ты моего отца... — побледнев, атаманша поднялась Банде­рольке навстречу.

В дальнем конце зала шевельнулся ковер, и в комнате стало на одного человека больше. Вошедший был абсолютно лыс, голову имел бугристую, нос — картошкой, фигуру атлетическую.

— У меня есть идея, — с порога начал он, — предлагаю выслу­шать и обсудить. Если уж у вас и правда есть информация, и это не является сказкой или обычной чушью, которую цивилизованные листоноши впаривают неразумным селянам, — тараторил мужчи­на с нереальной скоростью. Бандеролька заметила, что Иванов от­вернулся и старается расслабиться, не слушать, — то давайте по­пробуем поступить следующим образом. В нашем мире надо по­могать друг другу, но бескорыстная помощь исключена — она разлагает население и...

— Папа! — простонала атаманша.

Барин на секунду заткнулся, но тут же продолжил, правда, с другого места:

— Так о чем это я? О вашей якобы существующей информации. Мы готовы выделить вам еще одного человека, надежного, для по­мощи, потому что группа даже из трех обученных бойцов — это мало. Я пошел бы сам, но без моего интеллекта, если мне доведется погибнуть, здесь все рухнет, хотя генофонд и был передан дочери. Но больше одного бойца я вам не дам, а то вы будете нервничать. С вами пойдет Зяблик. Во-первых, она очень быстро бегает, во- вторых, хорошо соображает и знает Керчь.

— Стоп. — Бандеролька тряхнула головой, чтобы собрать в куч­ку звенящие от напряжения мозги.

Вспомнились болтушки. Монолог Барина был более информа­тивным, но все равно не мудрено было запутаться.

— Давайте по пунктам, пожалуйста. Вы хотите, чтобы ваш че­ловек пошел с нами, и таким образом вы получили часть инфор­мации?

— 

—  Подождите, пожалуйста. Вы даете нам одного человека в сопровождение.

—  Да, но...

—  Да подождите же! Дело в том, что толку от информации не будет. Мы ищем... место. Оно — за проливом. А когда найдем, по­делимся со всем цивилизованным миром.

—  Легенда о чаше Грааля? — улыбнулся Барин. — Которую сто­ит перевернуть — и блага посыплются?

—  Примерно, — согласилась Бандеролька, хотя и не знала, что за кружку такую упомянул собеседник. — Но это не легенда, а правдивая информация.

—  Допустим. Допустим. — Он прошелся по комнате. — Ваш доктор хорошо меня подлатал, спасибо ему большое. Прям челове­ком себя чувствую. Доктора я с вами, конечно, отпущу, несмотря на матримониальные планы Наты. Но Зяблик все равно пойдет с вами. Я же глубоко в душе идеалист, хоть и ненавижу быдло. А лю­дей люблю. И готов благами поделиться.

—  Папа! — снова простонала Пеева. — Ну помолчи ты минуту. Дай людям в себя прийти.

Бандеролька остро пожалела атаманшу: это же с рождения та­кой психической атаке подвергаться — свихнуться можно.

Барин, кажется, обиделся, а может, внял мольбам.

—  Ладно, — сказала Пеева с досадой, — как папа решил, так и будет. Может, вы устали с дороги и хотите отдохнуть?

—  Пожрать мы хотим, — ответил Телеграф. — Ни разу не про­бовал кротятины.

—  Хорошо. Сейчас я вас размещу, вы пообедаете, а я схожу за доктором и найду вашу сопровождающую — Зяблика.

Бандеролька поняла, что Пеева хочет попрощаться с доктором, и возражать не стала.

Глава 15 . КТУЛХУ

Улицы Коктебеля были зловеще пустынны. Нет, понятно, час ранний — только-только взошло солнце, и всем порядочным горо­жанам (за исключением тех, кто мобилизован Союзом Вольных Городов Крыма и сейчас хлебает лаптем щи под Джанкоем) поло­жено спать, но ощущение было такое, что город вымер, причем до­вольно давно.

Конечно, после Катастрофы такое можно было сказать про любой из городов Крыма. Руины и обломки — вот что характери­зовало большинство населенных пунктов острова, но люди, жи­вучие, как сорняки, умудрялись как-то приводить эти руины в порядок, налаживать мирный быт, вешать занавески на выбитые окна, закладывать свежим кирпичом дыры в стенах, затевать какую-никакую, а все-таки жизнь. Как ни странно, для Пошты первым признаком цивилизации в незнакомом городе были дворники — казалось бы, мелочь, но если здесь озаботились чи­стотой улиц, то, скорее всего, тебе не перережут горло за понюш­ку табаку.

Коктебель же был похож на черно-белую фотографию самого себя. Все вокруг выцвело, выгорело под беспощадным крымским солнцем, утратило фактуру, стало плоским и ненастоящим, как театральная декорация. Дома стояли пустые и мрачные, ветер го­нял по улицам засохшие клубки перекати-поля, разросшийся на стенах плющ и дикий виноград имели темно-фиолетовый, нежи­вой цвет.

На первый труп отряд наткнулся еще на входе в город. Мумия, а не труп — иссохшийся, коричневый, весь сморщенный, в полу­истлевшей одежде. Не поймешь даже, мужчина это был или жен­щина. Профессор осмотрел тело:

—  Странно как-то, — сказал он. — Глаз нет совсем — ну ладно, птицы склевали. Но такое впечатление, что он не сам сгнил, а буд­то бы его... ну не знаю... в духовке запекли. Предварительно выка­чав кровь и лимфу. Следов разложения нет, гнили тоже. Странно.