Крутые перевалы

С другого берега Чекулак видел, как из оврага на оголенную скалу выезжали всадники и, отдавая последний привет Шайтан-полю, исчезали в зеленой чащобе лесов. А на обеденном привале он сказал Севрунову:

— Дай мне свое ружье.

— Зачем тебе?

— Наша не любит копать земля… В тайгу пойдем.

— Не дури, Чекулак! — строго заметила Стефания. — Вот приедет Пастиков, тогда все двинемся ловить зверей.

Камасинец опустил голову и неуклюже пошел в кусты, где Додышев мастерил игрушечный лук.

По тропе, около самого берега, бежал Джебалдок. Его черные волосы косматил встречный ветер. Молодой камасинец нес в руках новую винтовку и желтый патронташ. С толстых губ парня сыпались брызги пены. Он ударил прикладом о землю и закричал, обращаясь к Стефании:

— Хозяин, переводи народ в лес!

Его окружили разведчики. Размахивая руками, камасинец рассказал, что стащил эту винтовку у старшины, у которого сейчас гуляет Аёзя, купец и чернобородый. Камасинцев, не поехавших в тайгу, старшина спаивает и подговаривает откочевать в верховья Сыгырды.

Стефания смотрела на парня широко открытыми глазами и, к удивлению оробевшего Семена Петровича, не обнаружила особого волнения.

— А много ваших не пошло в тайгу? — спросил Севрунов.

— Ушли десять юрт, остались сорок.

— Нужно продолжать работу, а к вечеру будет видно, — решила Стефания. — Давайте, товарищ Сонкин, настраивайте свой аппарат.

Но тут-то Семен Петрович и обнаружил то, что в нем с первой встречи предполагали спутники. Он спрятал глаза и тихо признался:

— Я не могу рисковать и умирать от пули какого-то бандита.

— Но ведь пули-то еще не сыплются! — Стефания сдвинула брови и шагнула к топографу. — Вы, товарищ, приехали сюда работать или волынить? Мы вас не держим. Только через Черную падь везти вас не на чем… Пешком извольте отправляться.

Растерявшийся Семен Петрович без возражений взялся за теодолит.

Солнце в этот день не показывалось. От бархатно-ярких трав поднялись клубы мошкары. Мелкий мокрец лез в глаза, в уши, за ворота рубашек, до изнурения жалил непривычных горожан.

Стефания несколько раз мазалась дегтем, который носил про запас Самоха, но по телу ее только шире расползались опухоль и нестерпимый зуд.

— Возьмите мою сетку, — предложил Севрунов, разводя из мусора дымное курево.

— Пустяки! — отмахивалась она. — Отдайте ее лучше землемеру, а то не кончим работы.

— Ух, и тьма-тьмущая ее, окаянной! — плевался Самоха.

Он снял шапку и хлопнул ее о землю. Кверху черным клубом подлетела жужжащая мошкара.

— Чему ты? — спросила Стефания, заметив его улыбку.

— Да што, Никандровна!.. На сегодня и впрямь надо бросать, а то почем зря стравишь себя и людей… Сноровнее будет нагнать, когда уймется эта гнусина… Перед ненастьем ее прорвало.

— А сейчас что ты думаешь делать?

— Я смекаю податься ближе к лесу и вот в тех кедрачах сделать стан.

Стефания смерила глазами пятикилометровое расстояние и задумалась.

— А как же запасы? — подсказал Севрунов.

— Под силу — унесем, остальное припрячем, — ответил Самоха. — К ночи и гости могут заявиться.

И будто в подтверждение последних слов рабочего, из улуса глухо донеслись пьяные выкрики и выстрелы.

— Тогда время терять незачем.

Стефания поднесла к губам котел с водой и торопливо отпила несколько глотков.

Ветер стихал. Над Шайтан-полем повисли дымчатые облака. В далеких горах загудело, напоминая топот бегущего табуна.

…Самоха сбросил ношу в толстоствольном кедровнике, на вершине невысокого холма. Матерые кедры здесь были подернуты зеленоватой сеткой мха — признак нетронутости и древности. Из-под камня воркотливо запел источник безымянного ручья. Отсюда провалом казалось поле и потемневшее озеро.

— Припасай дрова! — скомандовал старый таежник.

Красногривый огонь взвился кверху, слизывая с кедров насохший мох. Разведчики хлопотали за ужином, налаживали постели. Самоха заботливо проверял ружья и патроны.

— Ты совсем как на войне, — пошутила Стефания, разрубая ножом белые тушки рябчиков.

— Так-то оно надежнее, Никандровна. Налетит пакостник, а мы его — чик. Припугнуть надо сукиных детей!

Еще не успели закипеть котлы, как из улуса снова донеслись невнятные звуки, напоминавшие шум и свист несущейся полем орды.

— Эк разбирает их, анафемов! — вслушивался Самоха. — Теперь жди и жди…

Он взял винтовку, принесенную Джебалдоком, и припал грудью у камня, с которого хорошо было брать прицел.

— А тебе, Никандровна, вот место за этой искорью.

— Она, наверное, стрелять еще не обучалась, — усмехнулся Севрунов.

Глаза Стефании вспыхнули гордостью и досадой.

— Что ты, Александр Андреевич! Я с чехами дралась и на Кронштадт наступала.

— Ну то-то, — мягко заговорил Самоха. — Вот тебе моя двоестволка, она жеребьями заряжена… Только на даль-то шибко не рискуй.

Слева от Кутенина прилаживались молодые камасинцы, а справа зверовод приводил в порядок двенадцатизарядный винчестер. Семен Петрович залег в палатке и, видимо, не имел намерения выходить оттуда.

Стефания помешала ложкой в котле и поднесла к губам кусок мяса, но взять в рот варева ей так и не удалось. Теперь явственнее и грознее послышались крики людей, топот копыт и лай собак.