Крутые перевалы

Все остановились. Шеренга столбиков, докуда хватал глаз, была выворочена из земли и разбросана по сторонам.

— Алжибай! — сказал Пастиков.

К ним подбежал пасший здесь коней парень в азяме.

— Беда, товарищи! — завопил он. — Тут понаехали человек пятнадцать и давай котосать городьбу прямо сверха.

— А ты чем смотрел? Ртом смотрел? — наступал на него Пастиков. Он бросил топор, который въелся в землю по самый обух. — Ты спрятался, значит? Почему не прискакал к нам, орясина?!

Парень пятился с испугом, а Стефания отстраняла старшего разведки.

— И мне почудилось будто все русские были, навроде нас.

— Вот тебе и «навроде», — передразнил Пастиков. — Тетеря глухая!

— Теперь жди ночного нападения, — заключил зверовод.

— На людей ясашные не полезут, вот ежели спакостят што — это ихнее дело… Пал пустить могут, но теперь уже зелень его задавит, — успокоил Самоха.

* * *

После ужина разведчики перекинулись станом к озеру и здесь заночевали. Утром Пастиков седлал коня. Он домовито укладывал в сумку вещи и крепко ладил вьюки. Горбатый рыжий конь вкусно дожевывал клок молодой, солончаковой травы, пуская зеленую слюну. Додышев и Чекулак туго затягивали конопляные нагрудники и подпруги.

— Ну, когда тебя ждать? — спросила Стефания.

— Ты купалась? Смотри, весенняя вода вредна. — А ждать? Ну, думаю, самое большое через две недели… Пиши мужу поклоны…

— Мужа еще иметь нужно… А если бы был, то написала бы с поцелуями…

— Молодец женщина!

Строчивший что-то в блокноте Семен Петрович посмотрел на Стефанию маленькими, юркими глазами. Видно было, что ему, истосковавшемуся по привычной обстановке, верхом чего-то дикого казались слова этой партийки.

«А ведь интересная как женщина… Наверное, какой-нибудь из видных политработников «вправил ей мозги», — думал он.

— Семье строчите? — с чуть заметной улыбкой спросил Севрунов.

— Ведь из этой трущобы иначе не пошлешь.

— Настоящей тайги мы еще не видели, товарищ землемер.

— Неужели еще хуже что-нибудь есть? — изумился Семен Петрович. Самоха сорвал деловые разговоры своим заразительным смехом, из чего не впервые Семен Петрович заключил, что он не пользуется расположением этого чудаковатого рабочего.

От берега реки шли группой камасинцы. Шли они разговаривая и переваливаясь. Но наследственная привычка научила таежных людей не производить шума ногами.

— Зачем они? — удивилась Стефания, глянув на улыбающегося Додышева.

— Они идут договариваться о работе, — ответил студент. — Видишь, старик Парабилка и Джебалдок ведут безъюртных…

— Интересно! — обрадовалась она. — Пастиков, что же мы им дадим?

— Пошлем ловить маралов, — ответил тот.

— Маралов? Но ведь у нас ничего нет и без разрешения…

— А у тебя и своя голова крепко сидит на плечах… Не для прогулки же мы сюда приехали.

— Но если там не утвердят организацию нашего совхоза и отсрочат?

— Не бойся, добыча здесь не зачахнет.

— Десяток зверьков каждый соблюдет, — вмешался Самоха. — Это чика в чику, Никандровна.

Камасинцы уселись в кружок и ждали, пока Пастиков окончил приготовления к дороге.

— Какую дашь работу? — спросил Джебалдок.

Пастиков сиял кепку с расколотым козырьком и провел ладонью по лбу.

— Валяйте — ловите маралов, — сказал он. — А можно и лисиц.

— Сколько будешь давать за зверя? Ружья, порох, хлеб — даешь?

— Все дадим! — Пастиков перекинул через шею рыжего чумбур и ловко прыгнул в седло.

Но Парабилка и Чекулак подошли ближе. И старик, приложив к впалой груди жилистые руки, сказал:

— Наша старшина говорит: надо уходи в тайга… Наша хочет красный старшина… Так скажи в степях.

Так в разговорах о работе камасинцы провожали Пастикова до скотопрогонной дороги, что врезалась в чернопадскую тайгу. Улусские угощали «красного нойона» трубками и захваченной на магарыч аракой.

С холма, откуда последний спуск на Шайтан-поле, Пастиков оглянулся. Около стана стояли две высокие фигуры, в которых нетрудно было узнать Стефанию и Севрунова.

«Вместе», — подумал он, ощущая в сердце беспричинную тревогу.

Но дальше, когда тайга отделила от него светлую свежей зеленью долину, следя за ходом своих мыслей, он признался, что Стефания, по существу, и помешала привести сюда Анну, с которой он думал положить предел своей несуразной холостяцкой жизни. «А камасинцев не спросил о поломке вех», — спохватился он.

В лесу лошадь замотала головой, отгоняя навалившихся комаров. Пастиков подстегнул ее веткой и сжал каблуками разбухшие от зеленого корма бока.

По мере углубления в темную трущобу незаметно пришел покой и раздумье о предстоящем деле. Он знал, не только эту стародавнюю дорогу, но и все тропы, ведущие к разным сокровищам тайги, вплоть до Хакасии и Тувы. И взору его представлялось уже не поле вечных маральих состязаний, а черные гудящие вышки заводов.

* * *

К исходу мая с белогорий потянули ветры. Тайга хмельно замоталась, зашумела. Ропот, угрозу, вызов и смех улавливало ухо камасинца в этом непередаваемом неистовстве стихии.

Три дня над улусом носился собачий лай, три дня висела песня, подголашивающая бурям, а на четвертый люди, затянутые в кожаны, с ружьями за плечами, двинулись в верховья Сыгырды.