Крутые перевалы

Дни летели с непостижимой быстротой. Так мелькают в окне вагона телеграфные столбы, когда мчится поезд. Не успел оглянуться, как осталось совсем мало времена до окончания срока действия визы. Я напряженно думал над тем, как ее продлить, через кого действовать, чтобы задержаться в Болгарии. В голове рождались разные планы, подчас самые фантастические...

По-прежнему я был довольно частым гостем в семье господина Маринова. Кстати, из некоторых его высказываний на политические темы я понял, что это убежденный фашист. Он превозносил Гитлера и считал, что для Германии это будет «второй железный Бисмарк». А его «первые блистательные победы в Европе говорят, что мы имеем в немецкой военной науке еще одного Клаузевица, только современного»...

Как-то за вечерним кофе Маринов, тоном оракула, сказал:

— Я не сомневаюсь, господин Муней, что Адольф Гитлер скоро наведет полный порядок в Европе. Ядовитые семена, посеянные русским большевизмом, будут уничтожены в зародыше в европейских и азиатских странах. Самой же большевистской России придется, несомненно, потесниться до Урала и Сибири...

Но тут же хозяин заявлял, что он только коммерсант, а не политик, что политика ему противна и он всячески стремится стоять в стороне от нее, ибо «она таит для него и семьи только одни несчастья». Притворно вздыхая, представитель немецкой фирмы «Адлер» произнес почти трагическим голосом, закатывая глаза:

— Везде и всюду эта политика! Надоело! Честное слово! Она сегодня преследует тебя на каждом шагу. От нее, поверьте, господин Муней, даже дышать тяжело стало. Из-за проклятой политики нет уже ни настоящего семейного очага, ни домашних интересов, ни самой жизни. Она не только в окно заглядывает, но и в душу. Вот мой мальчик... — но в это время показался юный Маринов, и отец прекратил разглагольствования.

— Я приду домой сегодня, вероятно, поздно, потому что приглашен на именины к Стойчевым, — сказал он и вышел, небрежно кивнув головой.

Хозяин продолжил свои сетования на политику, «которой теперь многие заболели».

— Сколько несчастий она уже принесла людям и сколько еще принесет, — вздохнул он. — Я хочу стоять в стороне от нее, Но, увы, еще Бисмарк говорил: не воображайте, что неучастие в политике убережет вас от ее последствий...

Мне надоело слушать лицемерную болтовню господина Маринова, которому все время поддакивала его жена. Я поднялся, поблагодарил за гостеприимство и ушел.

Мне очень хотелось прекратить свои посещения этого дома, но нужно было терпеть. В Англии есть пословица: «Тот, кто любит яйца, тот должен терпеть кудахтанье курицы»... Пословица имела некоторое отношение к моему теперешнему положению...

Круг моих знакомых, благодаря этой семье, заметно расширился. У представителя немецкой фирмы было много девушек, которых он обучал машинописи. С некоторыми из них я познакомился и изредка встречался.

Однажды в беседе за семейным столом у Мариновых я поделился своими впечатлениями о Софии. Сказал, что мне чрезвычайно понравилась болгарская столица, но особенно ее приветливые, милые люди. Что я не возражал бы, откровенно говоря, встретиться с какой-нибудь хорошей девушкой и, чем черт не шутит, даже жениться.

Тяжело вздохнув, я сказал, что совсем одинок. Отец и мать давно умерли. Никак, мол, не могу устроить личную жизнь, хотя пора уже было бы по возрасту и положению. Между прочим упомянул, что располагаю значительными сбережениями — с собой у меня было тогда полторы тысячи долларов, — которые можно вложить в какое-нибудь выгодное дело.

— О, дорогой мистер Муней, мы вас тут запросто женим. Здесь столько прекрасных девушек, — улыбаясь, сказал сын Маринова. Его дружно поддержали родители.

Как-то мы зашли с молодым Мариновым в ресторан поужинать. Он встретил там нескольких своих друзей, среди которых был сын священника, студент Пенчо из Русе. Маринов представил меня ребятам. Мы перезнакомились. Я, как обычно, восторгался их страной, гостеприимным и симпатичным народом, природой, историческими и культурными памятниками.

— Господа, я предлагаю выпить на брудершафт с мистером Адольфом Муней, — вдруг заявил захмелевший Маринов и вскочил с места.

— Только не с Адольфом, а Альфредом, — улыбнувшись, поправил я его и тоже встал.

— Извините, дорогой! Довольно крепкий ром, — обнял он меня за плечо. — Итак, на брудершафт! Нет возражений? Ол райт!

Все зааплодировали. Стало шумно. Маринов согнул мою правую руку и просунул свою с бокалом, Затем поочередно со мною выпили его друзья. Развеселившийся Маринов опять вскочил с места и, слегка покачиваясь, неожиданно выпалил:

— Я, я открою один секрет. Наш новый приятель холостяк. Он, он хочет жениться ня болгарской девушке. Ему очень, очень они нравятся. Это не дочери туманного Альбиона... Давайте поможем ему в этом благородном деле. Но условимся, что Адольф, пардон, Альфред, пригласит всех нас на свадьбу...

Ко мне живо повернулся студент Пенчо и подмигнул пьяными глазками: