Крутые перевалы

— Вот я бессарабец сам. Из Буковины. Отец мой — старый солдат русской армии был. В первую мировую войну на фронте против немца воевал. — Сделав паузу, продолжал: — Известно, родина у нас, люди православные, одна. Россия то есть. Всем нам она, как мать родная. Бо жизнь дала нам. Двух родин не бывает. Вот. А коли так, то надо ее, значит, защищать от врага, спасать в разе беды. Вот. Но я спрашиваю вас: от кого спасать? От какого врага защищать? Вот вопрос! И я хочу сказать, что...

В задних рядах возник неясный шум. Чей-то хриплый голос неуверенно произнес:

— Ей-богу, не иначе, как большевистский агитатор. И сюда пролезли... Ну, мать честная!..

Но кто-то цыкнул на него:

— Погоди, Афанасий, дай дослушать, что он гутарит.

Я повысил голос и громко сказал:

— Господа хорошие, я так понимаю... Может, и ошибаюсь. Коли есть правительство, а у него армия, а за правительством уже годов семнадцать народ идет, значит, выходит, это законная власть. Богом даденая. Вон сколько держав признало, своих туда послов...

Мне не дали окончить, поняв, куда я гну, о чем веду речь. Крики с мест, злобная ругань заглушили мое выступление.

— Долой проходимца! Долой большевистского агента. Вишь, какой защитник нашелся у христопродавцев!..

Я сошел с трибуны, потому что ко мне уже подбегали два рассвирепевших дядька, очень похожих на румынских стражников, арестовавших когда-то моего отца за самовольный захват земли в нашем селе...

Мы, члены славянской секции Французской компартии, чувствуя себя как бы полпредами новой России, старались, где только можно, досаждать воинствующим белоэмигрантам, срывать их сборища, своими выступлениями открывать глаза заблудшим, ослепленным враждебной пропагандой.

Через газетенки «Возрождение», «Руль» и другие грязные листки мы обычно узнавали о дне и месте собраний и являлись туда, чтобы своими репликами, выступлениями помешать контрреволюционной болтовне.

Однажды нашей парторганизации сообщили, что на одном из собраний должен выступить с рефератом на тему о новой России писатель Илья Эренбург. Мы получили задание явиться на это собрание заблаговременно, помочь подготовить его и все сделать, чтобы не дать демагогам, всяким белогвардейским крикунам сорвать его.

Расселись в разных местах, и как только какой-нибудь крикун поднимался, шумел, мы его сразу же осаживали. Помню, кто-то с места с ядовитой иронией громко спросил:

— Господин Эренбург, если вы ратуете за новую Россию, то почему вы сами отсиживаетесь здесь, в Париже?

Видимо, писатель был готов к этому вопросу, потому что он сразу же ответил:

— Я скоро возвращаюсь на Родину. А вы когда?

В зале поднялся шум.

В Париж как-то приехала большая группа советских писателей. Среди них были, если память мне не изменяет, Константин Федин, Александр Фадеев, Алексей Сурков, Александр Безыменский, Исаак Бабель, Алексей Толстой и другие. Партийная организация поручила нам, коммунистам, обеспечить безопасность представителей советской литературы. Секретарь парторганизации Ковалев собрал нас и сказал:

— Возможны обструкции и эксцессы со стороны белогвардейских эмигрантов, особенно злобствующей местной писательской братии. Нужно все сделать, чтобы предупредить инциденты, создать необходимые условия для выступления советских литераторов.

В зале, снятом для собрания, мы расселись с таким расчетом, чтобы в поле зрения находились пришедшие на вечер белоэмигранты. К счастью, все обошлось благополучно, хотя и было немало всяких каверзных вопросов, ядовитых антисоветских реплик и даже угроз в адрес писателей...

Представители советской литературы решили совершить экскурсию по городу, познакомиться с его достопримечательностями, посетить дворцы, музеи, картинные галереи, театры, творческие организации, а также некоторые предприятия. Прежде всего они наметили побывать в доме, где в 1908—1912 годах жил и работал Ленин. Владимир Ильич Ленин и Надежда Константиновна Крупская приехали в Париж в связи с тем, что сюда в конце 1908 года было перенесено издание большевистской газеты «Пролетарий».

Я мечтал побывать в этом доме, когда приехал из Бельгии, но все как-то не получалось. Теперь решил больше не откладывать своего намерения.

Мне объяснили, как попасть на улицу Мари-Роз. И вот я на этой улице. Молча стою возле старого невзрачного домика под номером четыре. Мимо течет людской поток. Изредка проезжают машины. Но я их не замечаю. В голове раздумья...

Когда Ленин тут поселился, мне было три года сейчас — двадцать восемь. Я уже побывал в нескольких странах, где это имя хорошо известно. Даже в далеком Чили, в порту Антофагаста, припоминаю, видел на стене одного из пакгаузов надпись из пяти английских букв — Ленин. Они были написаны смолой или мазутом и кем-то стерты, но стерты так, что прочитать можно. А сейчас я состою в той организации строителей нового мира, которую он создал, выпестовал. Возле моего сердца лежит маленький членский билет Французской компартии, и я чувствую себя бойцом ленинской армии, идущей в наступление на старый отживающий мир.