Крутые перевалы

Прибыли туда днем. Зашли в кафе, посидели, осмотрелись. До наступления темноты оставалось еще несколько часов. Чтобы убить время, решили пойти в кино. Посмотрели американский боевик с оглушительной стрельбой, погоней, бесчисленными драками и убийствами, от которого заболела голова. Вышли на улицу. Наступали сумерки. В домах зажигались огни.

Не спеша направились мы к французской границе. Виктор Иосифович Птушенко этот путь знал. Ему уже доводилось переходить тут границу, К слову сказать, зрительная память у него была отличная. Он великолепно запоминал самые мелкие ориентиры. По-видимому, эта черта свойственна не только разведчикам, но и хорошим морякам, опытным проводникам.

Стало совсем темно. На небе появились первые звезды. Я не заметил, как мы перешли границу. Никто нас не остановил, не спросил, куда держим путь, кто такие. Почти в точности все повторилось, как в Люксембурге. Только здесь не было сопровождающих нас полицейских...

Шли довольно долго. Вскоре увидели железнодорожную станцию. Она была неярко освещена. По платформе медленно прохаживался ажан. На голове фуражка с блестящим козырьком черного цвета. На плечах накидка в виде пелерины, тоже черного цвета. Это была форма французской полиции. Ажан не обратил на нас никакого внимания.

В кассе, где клевал носом седоватый человек, — тут почти не было пассажиров, — купили билеты до Парижа, сели в поезд и рано утром прибыли во французскую столицу. Это было в 1934 году.

В портовой организации Антверпена меня снабдили несколькими адресами. В числе их был и адрес «Союза возвращения на родину», то есть в Советскую Россию. Первым делом я и направился туда. Он помещался на улице Дебюсси, в доме номер двенадцать. Там же находилась и партийная организация, куда мне нужно было явиться. Возглавлял ее русский человек, попавший за границу мальчиком в годы гражданской войны с родителями-белоэмигрантами, Василий Ковалев.

Во Францию я прибыл с партбилетом Бельгийской компартии. Позже меня приняли в партию на собрании парторганизации секции металлистов Парижа. Здесь сдал свой бельгийский билет и взамен получил новый, французский. Кстати, с этим партбилетом, спустя несколько лет, я и приехал в Советский Союз.

Не успел я переступить порог большой комнаты «Союза возвращения», как носом к носу столкнулся с Борисом Журавлевым — бывшим членом славянской секции Бельгийской компартии. Он, оказывается, перебрался в Париж вместе с женой. Здесь же обосновался и другой мой хороший знакомый — Леон Нарвич с женой Эммой, а также другие товарищи.

Мне помогли подыскать квартиру, где можно жить без прописки. Ведь я был и здесь на нелегальном положении.

На улице Буланже, номер десять высилось пятиэтажное здание гостиницы. Консьержем (привратником) здесь работал французский коммунист Леон Кошер. В этой же гостинице он проживал со своей семьей — женой Мари и дочерью Сюзанной. У них я и поселился.

Тепло, радушно, как гостеприимный хозяин, встретил меня Леон. Он сообщил мне условленные сигналы, соблюдение которых всегда давало возможность беспрепятственно попадать в квартиру. Для этого требовалось нажать, с определенными интервалами, на кнопку звонка. Услыхав его, хозяин в ответ нажимал на внутреннюю кнопку, благодаря чему дверь автоматически открывалась.

Когда я возвращался домой, то обычно давал условленный сигнал. Если все было в порядке — никого из посторонних и нежелательных лиц в квартире не имелось, — Леон открывал дверь. Если же угрожала какая-либо опасность, он не нажимал на внутреннюю кнопку. Не получив ответного сигнала, я сразу же уходил от гостиницы подальше. Обычно в таких случаях отправлялся на один из вокзалов Парижа — то ли северный, то ли южный, а то и центральный. На вокзале устраивался на свободной скамейке и, сидя, дремал, как транзитный пассажир, прибывший из провинции и ожидающий поезда...

Если я замечал на себе слишком любопытный взгляд ажанов, то в таких случаях, не теряя времени, отправлялся к своему товарищу Николаю, работавшему ночным сторожем в одном из парижских гаражей. Там забирался в чью-либо легковую машину и на мягком сиденье преспокойно спал, пока он не будил меня. Встав, помогал ему мыть автомобили.

Натурщик и повар

На первых порах мне трудно приходилось в Париже. Средств к существованию не было. Привезенные из Бельгии деньги улетучились быстро, как дым. Жил впроголодь.

Чтобы заработать на пропитание, я стал натурщиком — позировал двум художникам в их ателье. Обычно они усаживали меня на стул, показывали, в какой позе надо сидеть.

Нужно было почти неподвижно просиживать часа по два-три. Должен сказать, что очень трудно сидеть столько времени истуканом, не меняя позы. Художники медленно себе прохаживаются по мастерской, курят, думают, затем подходят к мольберту, делают пару мазков на холсте, вглядываются в мое лицо, в фигуру, наносят кистью еще один-другой мазок, а ты продолжай сидеть и не двигаться. Мне кажется, легче распилить и расколоть кубометр дров, чем быть натурщиком.