Круть

– Хорошо, – сказал я Курпатову. – Хорошо, генерал. Но почему мы не можем получить этот текст? Что в нем такого?

– Есть определенные соображения и обстоятельства, – загадочно ответил Курпатов.

– Вы сами читали эту главу? Знаете, о чем она?

– Да.

– Там есть достоверная информация о Варваре Цугундер?

– Возможно. Трудно сказать без дополнительного анализа.

– А почему его не сделали?

– К этой главе нет доступа даже у наших нейросетей.

– Почему вы не можете нам ее показать?

– Она тут же окажется в сети. Попадет в свободный доступ. А это не в наших интересах.

– Да что же там такое? – спросил я. – Какая-то жуткая зоологическая порнография? Или из нее следует, что Шарабан-Мухлюев был запрещенной у вас ориентации?

– Наоборот, это одна из самых пристойных глав в книге, – ответил Курпатов. – А по своей секс-ориентации Шарабан-Мухлюев, как и многие другие титаны той эпохи, был кинетосексуалом.

– Что это значит?

– Он стремился обладать всем, что шевелится или движется. Так проявлялось его огромное жизнелюбие. Мы к этому спокойно относимся. В данном случае дело в другом.

– В чем же?

– В этой главе писатель применяет старинную японскую литературную технику дзуйхицу, то есть «вслед за кистью». Пишет, не исправляя ничего – туда, куда бежит мысль.

Похоже, у Курпатова тоже стояла система HEV или что-то вроде. Все-таки пятый таер.

– То есть это что-то японское? – спросил я. Курпатов тонко улыбнулся.

– Я бы скорее сравнил с Уэльбеком. Тем более что и сам Шарабан-Мухлюев его в этой главе вспоминает.

Нет, подумал я, справку ты меня включить не заставишь.

– Кто это?

– Другой карбоновый автор, куда менее значительный. Но чем-то они близки. Такая же смесь политического цинизма, эротической откровенности и списка потребляемых продуктов. Только с потреблением у нас традиционно хуже. Французу проще – он может сочинить роман, просто перечисляя марки вин, обеденные меню и названия курортов. Европейский читатель все равно ничего другого не поймет. А вот русскому художнику из-за нашей скудости приходится сразу уходить в стратосферу духа. Не знаю даже, проклятие это или благословение.

Я вдумчиво кивнул.

– Конечно, Шарабан-Мухлюев достигает в этом отрывке несомненных художественных высот, – продолжал Курпатов. – Гений есть гений. Но одновременно он проявляет, как бы это сказать… Метафизическую слабость. Он колеблется. Противоречит сам себе. Жалуется. Чуть ли не хнычет. Для столпа духа такое недопустимо.

– Но почему? Это же просто писатель. Курпатов помрачнел и поглядел мне в глаза.

– Здесь между нами пропасть, – сказал он. – Вы не поймете.

– Чего не пойму?

– Да ничего. Ваше руководство, например, считает, что наши волшебные испытания в духе народных сказок устроены, чтобы отсеивать просителей. Сам слышал.

Не слишком ли глубоко они лезут в наши коммуникации, подумал я, но тут же вспомнил наклейки на придорожном камне. Мы ведь делаем в точности то же самое.

– Это не так, – продолжал Курпатов. – Главная цель подобного порядка – приобщение посетителей к родной культуре. Мы живем в эпоху, когда невероятно важными становятся корни.

– Какие?

– Культурные. Духовные. Назовите как хотите. То, из чего растет зеленая поросль национальной жизни. Вспомните Китай после культурной революции. Или Германию после второй мировой. Пустыня, развалины, распад. Но проходит пара лет, и начинают проклевываться ростки нового. А еще через несколько десятилетий из живых корней вырастает новая Германия, новый Китай… Про Америку не будем – там уникальный случай.

Я снова кивнул.

– А у нас корни сознательно выпалывали много лет, – продолжал Курпатов. – И засевали землю зубами дракона. Поэтому и растут сами знаете какие сорняки. Я вам скажу по секрету – я русский европеец. Просто надо понимать, что русская Европа, она вот такая. Сегодня нам дорог каждый сохранившийся росток. А когда ростки не могут пробить асфальт сами, приходится подсаживать их искусственно.

– Вы хотите сказать, что Шарабан-Мухлюев – это конструкт?

– В некотором смысле да. Он тщательно отредактирован и в творческом плане, и в биографическом.

– А он вообще был на самом деле?

– Баночник с таким именем на пятом таере есть.

– Мы можем с ним связаться?

– Сейчас это невозможно.

– Почему?

– Официальная позиция Департамента Культуры такая – Герман Азизович с юности был духовным последователем южинской эзотерической школы. Уйдя в банку, он много лет практиковал ее внутреннее учение и достиг к настоящему моменту высочайшей реализации – состояния так называемого куро-трупа. По оценке экспертов Депкульта это соответствует медитативному модусу «ни восприятия, ни не-восприятия», достигаемому адептами древних традиций. Поэтому трубку он больше не берет. Но сам позвонить иногда может.

Так. Еще одна грань официозной легенды. Конструкт на конструкте едет и конструктом погоняет.

– Но он сам писал свои книги? – спросил я. – Вот эту запрещенную главу?

– Мы выбираем не знать точно. В баночном измерении это легко осуществимая процедура. Я не знаю ничего наверняка, но как член руководства верю, что Шарабан-Мухлюев написал все свои опусы сам.