Крушение надежд

После исключения из партии Свирский предпринимал попытки организовать серию подобных выступлений других писателей. Среди своего окружения высказывал резкую критику в адрес партийно-правительственного руководства СССР по поводу ввода советских войск в Чехословакию.

Учитывая изложенное, а также то, что Свирский продолжает оказывать вредное политическое и идеологическое влияние на свое окружение из числа интеллигенции и молодежи, считаем дальнейшее пребывание Свирского в Советском Союзе нецелесообразным, в связи с чем можно было бы не препятствовать его выезду в Израиль.

Председатель КГБ Ю.Андропов»[178].

Никаких провокационных националистических действий Свирский не проводил, а был просто евреем и свободно высказывал свои мысли. Он был участником войны, раненым и награжденным. В партию вступил тоже на фронте как патриот. После войны Свирский стал популярным писателем, писал автобиографические романы, повести и киносценарии. Хитрая формулировка КГБ «не препятствовать его выезду в Израиль» была насильственным выдворением из страны против его желания.

* * *

В писательском доме атмосфера была накаленная, там жили открытые и скрытые диссиденты, высланные и арестованные были их друзьями или близкими знакомыми. И Григорий Свирский жил в том доме. Его знали и любили все, у него было много друзей. Одним из самых близких был Костя Богатырев. Он очень переживал за Гришу и организовал ему настоящие пышные проводы, оповестил десятки людей.

Накануне Гришиного отъезда все собрались в его квартире. Были принесены водка и вино, пили много, шумели, вели свободолюбивые разговоры, желали Грише благополучной жизни в изгнании. Пришли Аксенов, Окуджава, Костя Богатырев. Пришли и Моня Гендель с Алешей Гинзбургом. Все в одной квартире не поместились, вышли на лестничную площадку. Тогда соседи Свирского Феликс и Тамара Кандель открыли двери своей квартиры, и в ней тоже столпились провожавшие. Люди бродили из квартиры в квартиру, громко и смело разговаривали.

Феликс с семьей давно хотел выехать в Израиль и много раз подавал заявление на выезд, но ему упорно отказывали. Его несколько раз арестовывали и делали у него обыски, потому что он писал статьи в зарубежные издания, преподавал дома иврит и сообщал иностранным корреспондентам имена арестованных.

Алеша с трудом протиснулся к Грише и дал написанные от руки стихи:

Наказали Свирского
Без лагеря сибирского:
«Выслать за предел,
Таков ему удел!»
Гриша, за границею
Станешь вольной птицею,
Будешь в проживании
Овидием в изгнании[179].

Свирский благодарно обнял Алешу и передал стихи по рукам, чтобы читали все.

Провожавших было много, и они бурно чествовали Свирского: из подъезда на улицу несся громкий гул голосов. Участковый милиционер капитан Семушкин был на дежурстве, прогуливался, как всегда, возле дома, ему было известно, зачем собрались люди, он приглядывался и прислушивался. Этот подъезд он знал особенно хорошо, бывал в нем много раз во время арестов Феликса Канделя.

Услышав громкие голоса, он прокрался на этаж ниже послушать, кто особенно шумит, и уловил знакомый голос — громче всех кричал организатор проводов Костя Богатырев:

— Друзья, послушайте! Идиотские наши властители придумали новое наказание инакомыслящим, они высылают тех, кто не хочет уезжать, а тем, кто хочет, выехать не разрешают. Наш Гриша совсем не собирался уезжать, они его насильно высылают. А Феликс Кандель со всей семьей стремится уехать, так ему уже много лет отказывают. Сколько же нам еще терпеть эти издевательства над волей людей?!

Семушкин знал Костю лучше других, потому что к нему приезжали иностранные гости, и Семушкин передавал свои наблюдения агентам КГБ, которые сидели рядом в дежурной машине. И теперь он записывал в блокнот отдельные слова Кости: «идиотские власти… новое наказание… сколько же терпеть издевательства…». Краем глаза он заметил, что люди передавали друг другу какую-то бумажку, читали и смеялись. Семушкину обязательно надо было знать, что за бумажка, что в ней написано? Но как?

В это время Костя закричал:

— Послушайте, что написал Алеша Гинзбург!

Все притихли, и он громко прочел по этой бумажке стихи. Раздался дружный хохот.

Семушкин записал в блокнот отдельные слова: «Богатырев, Алеша Гинзбург, наказали, выслать». Вот только не знал он, кто такой Овидий, поставил знаки вопроса, спрятал блокнот и ухмыльнулся — донесение уже готово.

104. Убийство Кости Богатырева

Еще не все, как следует, продумав и организовав, Алеша переехал на квартиру Лили. Они не объявляли Лешке о своих новых отношениях, но парень сообразил, раз они открыто спят вместе, значит стали мужем и женой. Ему было все равно, он только не хотел, чтобы мама оставалась одинокой и плакала, пусть спят, как хотят, лишь бы Алеша жил с ними.