Крушение надежд

— Из Албании ничего не сообщали, а живу я хорошо. Как ты живешь?

— Я собираюсь осуществить свой план переезда.

— Да? Желаю удачи.

— Лиля, я нашел там молодую женщину, которую полюбил. И она меня любит.

Это было так естественно, но Лилю почему-то задело.

— Поздравляю. — И она перешла на деловой тон: — О тебе спрашивал Лев Копелев.

— Копелев? Где он, я хотел бы с ним связаться.

— Я дам ему твой телефон. Прощай.

Она положила трубку и загрустила, вспоминая знакомство с Вольфгангом в Югославии и их короткую, но такую сильную любовь. Так проходят все любовные связи.

88. Письма из Америки

Евсей Глинский с семьей получил разрешение на выезд, в провинции разрешения давали намного быстрей, чем в столице. Улетали они из Москвы и устроили шумный прощальный вечер для друзей, пили, вспоминали, танцевали, обнимались, смеялись, плакали. Особенно возбужден был Саша, сын Евсея, он сиял от счастья и говорил всем и каждому:

— Я скоро буду американцем! Как приеду в Америку, поступлю в медицинский. А что? Английский я знаю, учил в школе. Отметки из Саранска у меня самые лучшие по всем предметам, меня наверняка примут. А как только стану американским врачом, буду заколачивать большие башли, big money, как говорят американцы.

Евсей отозвал Рупика в сторону, усмехнулся:

— Видел, как наш парень счастлив? Радуется, как щенок. И мы рады за него. Самое главное, чтобы у него было светлое будущее, не такое, как у его отца в России. Америка — страна возможностей. У него там их будет пруд пруди. И у нас, конечно, там большие возможности. А ты не думаешь, что тебе тоже надо уезжать?

Рупик как раз в это время искал новое место работы, пытался получить должность профессора, он не хотел говорить об этом: у Евсея был неудачный опыт поиска такой работы в Москве, и он посчитал бы надежду Рупика наивной глупостью, посмеялся бы над ним. Поэтому он только пожал плечами:

— Ой-ой, я думал, конечно. Вот и твой пример тоже подсказывает. Но, понимаешь, как-то я еще не созрел для этого. А жена, вообще, и слышать об отъезде не хочет.

— Ну, смотри. Знаешь поговорку русских уголовников: «раньше сядешь — раньше выйдешь»? То же самое могут сказать евреи, которые думают уехать из России: «раньше подашь — раньше разрешат». Получить разрешение на выезд все равно что удачно проскочить затвор мышеловки. В один прекрасный момент крышка может захлопнуться и тогда — все пропало. Смотри, решишь, а будет уже поздно.

— Ой-ой, ты прав, конечно. Напиши обязательно, как устроишься. Может, мне пригодится.

— Напишу.

Они обнялись, и на другой день Глинские улетели.

Через несколько недель Рупик стал получать от Евсея письма. В первом он писал:

«Проходя паспортный контроль в Шереметьевском аэропорту, мы с женой показали пограничникам наши выездные визы, они презрительно сверили фотографии и открыли турникет для прохода. Мы были полны радости, что номинально находимся уже не на русской территории, что презрительная мина пограничников была последней каплей гадости, и больше у нас нет ничего общего с Россией. Мы стояли и ждали Сашу, он проходил последним. Вдруг пограничник злобным тоном сказал ему:

— Дурак ты, куда едешь? Ведь молодой еще, пожалеешь потом, что уехал.

Саше бы промолчать, но он, горячий, заносчивый, тоже обозлился и ответил раздражено:

— Это ты пожалеешь, что остался в этой паршивой стране.

Тогда пограничники вдруг развернули его и увели в какую-то комнату. Мы испугались, я кинулся обратно — выручать его. Но меня не пускали:

— Куда? Раз вы уже пересекли границу, на возвращение у вас нет разрешения.

— Но мой сын там остался. Куда его увели? У него такая же выездная виза, как у нас.

Мне сухо ответили:

— Ваш сын взрослый, может сам отвечать за себя. Там с ним разберутся.

Ведь вот сволочи, в самую последнюю минуту все-таки захотели нагадить. Я запаниковал, кричал:

— Без сына мы никуда не уедем!

А жена рыдала на весь аэропорт. Это продолжалось с полчаса, мы были в отчаянии: что они с ним там делают? Наконец он появился в сопровождении лейтенанта, и его выпустили. Оказывается, они пугали его, хотели арестовать за оскорбление государства. Он заявил им:

— Вы не имеете права меня арестовывать, я уже не гражданин России.

Тогда они насели на него и стали уговаривать не пересекать границу, остаться[157]. Но наш парень — молодец, проявил твердость, показал силу воли, постоял за себя! Да, вот в тот момент я убедился, что его действительно ждут в Америке большие возможности и светлое будущее».

В следующих письмах Глинский описывал положение врачей и свое обустройство в Америке. Общий тон писем был даже чересчур оптимистичным, казалось, что он прибавляет немного хвастовства и самолюбования. Глинский часто повторял: «Мне повезло», укрепляя впечатление своей особой везучести.

Он писал: