Валютный черный рынок процветал в Москве и крупных городах с конца 1950-х годов, когда стали приезжать иностранцы и советские люди стали ездить в западные страны в командировки и в качестве туристов. В Москве валютчики базировались на улице Горького (на их языке она называлась Плешка). Они обменивали у иностранцев доллары, британские фунты и французские франки на рубли, давая им в пять — десять раз больше официального курс обмена. Эти фарцовщики были мелкими сошками крупного предприятия, их называли «бегунки» или «рысаки». Собранный улов они передавали «шефам», а те, в свою очередь, «купцам». Один из них и был Петя Ордер из Малаховки, картежный приятель Мони. С ним вместе арестовали Яна Рокотова, по кличке Ян Косой. При обыске у него нашли девятнадцать тысяч долларов, тысячи французских и бельгийских франков и 1524 золотые монеты. Были арестованы Владислав Файбышенко, по кличке Великий, и Дмитрий Яковлев, по прозвищу Дим Димыч.
По настоянию Хрущева прокуратура приговорила их к смертной казни. Это никак не соответствовало принятой судебной практике, но Хрущев пригрозил генеральному прокурору Руденко:
— Не думайте, что ваша должность пожизненна.
И Руденко «подвел» их под расстрел.
Теперь жена Пети Ордера пыталась спасти мужа, добиваясь за большие взятки приема у высоких начальников.
Моня, расстроенный арестом Пети Ордера и пораженный предложением раввина, пришел к Алеше, и тот впервые увидел друга подавленным и смущенным.
— Алешка, я к тебе с великой просьбой.
— Проиграл в преферанс? Сколько?
— Нет, я не проигрываю. Но одного из моих картежных партеров арестовали за валютные дела. И ко мне приходили. Придется на время перестать играть.
— Что-нибудь опасное для тебя?
— Нет, я не замешан. Но другое дело вмешалось. Хочу просить тебя быть свидетелем на моей свадьбе.
— Что?! Новая хохма?
— Нет, это серьезно.
— Серьезно? Если серьезно, то почему не рассказывал?
— Не рассказывал, потому что сам не знал, — оправдывался Моня.
— Чего ты не знал?
— Не знал, что она забеременела.
— Ах, вот как… Так кто она?
— Ты ее знаешь. Лора Гуревич, докторша из пятидесятой, подруга Маргариты.
— Лора? Что ж, Монька, сочувствую и поздравляю. Приятная дама.
— Баба ничего, только попа толстовата, еврейская попа, недосмотрел.
Алеша рассмеялся:
— A длина бедра как?
— Ну не такая, как у тех блядей, но подходящая. Понимаешь, бабы бывают двух типов: которые берут верхом — это красавицы — и которые берут низом — толстозадые. Мне досталась как раз такая.
— Как же это произошло?
— После той вечеринки у Маргариты, когда вы отвезли меня пьяного, Лора осталась со мной. Вот спьяну я и не рассмотрел, какая попа. Ну не бросать же мне ее с ребенком.
Алеша даже разволновался:
— Трудно представить себе Моню Генделя степенным женатым человеком.
Моня усмехнулся:
— Что ж, есть такая поговорка: всех блядей не пере…ешь, но к этому надо стремиться. Я долго стремился, хватит. Не мы бросаем пороки, а они оставляют нас. Теперь буду плодить и воспитывать детей.
— Конечно, Монечка, кто же лучше тебя воспитает! — воскликнул Алеша, и оба расхохотались.
— Так, значит, я тебе нужен как свидетель на свадьбе?
— Полагается, по еврейской традиции. Понимаешь, в Малаховке хотят устроить мне еврейскую свадьбу, в синагоге.
— Еврейскую? В синагоге? Интересно. Конечно, я буду свидетелем. Говорил я тебе, что ты герой, когда вошел в горящую синагогу? Так вот, войти в синагогу, чтоб жениться, — тоже нужна большая смелость.
И опять оба расхохотались, Алеша вздохнул, добавил:
— А я жениться боюсь. Маргарита раньше намекала, а теперь стала уговаривать: «Давай поженимся, давай поженимся, я тебя люблю». Что ты на это скажешь?
— Она баба красивая. Но есть поговорка: кто добыл зверя, добыл и рога. Понимай, как знаешь. А насчет глубокой любви, так я всегда помню, что говорил Макар Чудра молодому Горькому: «Берегись девок! Лгут всегда! Люблю, говорит, больше всего на свете, а ну-ка, уколи ее булавкой, она разорвет тебе сердце!»
— Вот и я так же думаю.
— Тогда надо тебе с ней кончать, чтобы не мешать ей выйти за другого. Мне Лора по секрету сказала, что у нее есть какой-то бубновый король, хочет на ней жениться, а ты стоишь у него на пути.
— Да? Я не знал. Бубновый король? Значит, не буду становиться у него на пути.
Малаховский раввин опасался нового поджога, и за несколько дней до свадьбы синагогу стали охранять евреи энтузиасты. К ним присоединился русский парень, шестнадцатилетний Миша Парфенов, который тушил пожар и помогал Моне. Раввин поблагодарил его:
— Ты хороший мальчик, Миша, жалко, что не еврей.
Миша тогда очень удивился, почему это жалко?