Читаем Крушение надежд полностью

Буквально со следующего дня во всех центральных газетах началась травля. Из ЦК партии было дано указание всем партийным инстанциям проводить повсеместные собрания с осуждением Пастернака. Была подключена так называемая «подготовленная общественность», и началось безудержное шельмование писателя. По всей стране организовывали «митинги общественности» с осуждением романа, который никто не читал. Газеты публиковали наспех сфабрикованные письма протестов интеллигенции и трудящихся. Почти никто не знал, что такое Нобелевская премия, и большинство людей не имели понятия даже об авторе, но на него обрушился «народный гнев» возмущение «предательством отщепенца, продавшегося за тридцать серебряников».

В «Литературной газете» опубликовали статью «Провокационная вылазка международной реакции». Подписи под редакционной статьей поставили видные писатели, многие из них — друзья Пастернака.

Вечером ему вручили повестку на заседание правления Союза писателей, посвященное вопросу «О действиях члена Союза писателей Пастернака, несовместимых со званием советского писателя». У него потемнело лицо, он схватился за сердце и с трудом поднялся по лестнице к себе в кабинет.

Заседание правления Союза писателей было устроено 27 октября. Пастернак в последний момент предупредил о том, что не приедет, сославшись на нездоровье. Но он написал письмо:

«Я не ожидаю, чтобы правда восторжествовала и чтобы была соблюдена справедливость. Я знаю, что под давлением обстоятельств будет поставлен вопрос о моем исключении из Союза писателей. Я не ожидаю от вас справедливости. Вы можете меня расстрелять, выслать, сделать все, что угодно. Я вас заранее прощаю. Но не торопитесь. Это не прибавит вам ни счастья, ни славы. И помните, все равно через некоторое время вам придется меня реабилитировать. В вашей практике это не в первый раз»[52].

Правление постановило: исключить Бориса Пастернака из Союза писателей.

Под столь мощным давлением Пастернак впал в отчаяние и через два дня, 29 октября, послал в Стокгольм телеграмму с отказом от премии: «В силу того значения, которое получила присужденная мне награда в обществе, к которому я принадлежу, я должен от нее отказаться. Не сочтите за оскорбление мой добровольный отказ».

* * *

Павел наблюдал, как бурлила писательская машина. Ни один человек не вступился за Пастернака. Поликарпов по телефону давал указания в Союз писателей Ильину. Тот отвечал:

— Слушаюсь… будет сделано… приму к сведению… выполним…

Потом, наедине, жаловался Павлу:

— До чего же все они сволочи, эта блядская братия вправлении писателей, мать их… Поверьте, мне не доставляет никакого удовольствия исполнять их указания. Но я службист, мое дело — выполнять. К тому же мы с вами уже раз пострадали и натерпелись. Теперь вот надо готовить общее собрание московских писателей. Я знаю, как вам это неприятно, поэтому не вовлекаю вас. Занимайтесь текущими делами.

Павлу действительно было бы противно и горько принять хотя бы даже мелкое техническое участие в этой кампании, и он был благодарен Ильину, что тот отстранил его.

Общее собрание организовали 31 октября. Из любопытства Павел зашел в зал и сел в дальний угол. В московской писательской организации состояло более тысячи человек, на собрание пришло около шестисот. Павел знал многих в лицо и видел, что евреи составляли почти половину. У них было напряженно-понурое выражение. Осуждение Пастернака они считали проявлением антисемитизма. Если спросить каждого отдельно, то большинство ответило бы, что уважают его, хотели бы прочитать роман и ни в коем случае не хотят его осуждать. Но…

Председательствовал Константин Федин. Рядом с ним за столом президиума сидел его прямой начальник Поликарпов. Он сурово и пристально разглядывал ряды писателей, во взгляде не было ничего доброго.

Собрание началось с нескольких осуждающих речей, заранее проверенных и отрепетированных в партийном комитете писателей. Федин подытожил выступления:

— Наше собрание должно обратиться в правительство с предложением лишить Пастернака советского гражданства и выслать из России.

Поликарпов поправил его:

— Не с предложением, а с просьбой.

— Ну да, конечно, с просьбой, — немедленно откликнулся Федин. — Кто за то, чтобы обратиться с просьбой в правительство, поднимите руки.

Павел замер и впился глазами в аудиторию. Сзади ему видны были низко наклоненные головы многих. Неужели никто не решится выступить с протестом или хотя бы не поднимет руку? Ни у кого не хватило смелости. Сразу поднялось несколько рук, но пока мало. Писатели украдкой оглядывались и после полуминутной паузы, не глядя друг на друга, стали нерешительно поднимать руки. Кто-то поднимал невысоко, как будто это могло уменьшить долю его участия в голосовании.

Перейти на страницу:

Похожие книги