В 9.45 вечера 7 марта заседание закрылось. На следующий день в 11.40 дня открылось четвертое, предпоследнее заседание съезда. Вторично получил слово Бухарин, вновь призвавший к революционной войне: «Возможна ли теперь вообще война? Нужно решить, возможна ли она объективно или нет». Если возможна и если она все равно начнется «через два-три дня», для чего покупать «такой ценой этот договор», наносящий неисчислимый вред и шельмующий советскую власть «в глазах всего мирового пролетариата»?[49] В ответ Ленин признал, что «на девять десятых» согласен с Бухариным[50], что большевики маневрируют «в интересах революционной войны», и в этих пунктах имеется «согласие обеих частей партии», а спор только о том, «продолжать ли без всякой передышки войну или нет». Ленин указал также, что Бухарин напрасно пугается подписи под договором, который, мол, можно разорвать в любой момент: «Никогда в войне формальными соображениями связывать себя нельзя», «договор есть средство собирать силы». «Революционная война придет, тут у нас разногласий нет». Но пока что пригрозил отставкой в случае отказа съезда ратифицировать передышку[51].
При поименном голосовании за ленинскую резолюцию высказалось 30 человек, против — 12[52]— Четверо воздержалось. За резолюцию левых коммунистов голосовало 9 человек, против — 28. Но резолюция Ленина, получившая большинство, о мире не упоминала, а оговаривала передышку для подготовки к революционной войне. Публиковать такую резолюцию было совершенно невозможно, поскольку немцами она была бы воспринята как расторжение мира. Поэтому Ленин настоял на принятии съездом поправки: «Настоящая резолюция не публикуется в печати, а сообщается только о ратификации договора».
Ленину важно было подписать мир и добиться его ратификации. Во всем остальном он готов был уступить левым коммунистам. В частности, он предложил утвердить поправку о том, что ЦК в любое время имеет право разорвать соглашение: «Съезд дает полномочия ЦК партии как порвать все мирные договоры, так и объявить войну любой империалистической державе и всему миру, когда ЦК партии признает для этого момент подходящим». Разумеется, такая поправка нарушала не только прерогативы ВЦИКа, но и Совнаркома. Но она развязывала руки большевистскому активу, имевшему право не созывать специального съезда для расторжения договора. Очевидно, что сам Ленин в этой поправке заинтересован не был, но, победив при голосовании по вопросу о ратификации, он пытался уменьшить оппозицию Брестскому миру, уступив во всех возможных (и ничего не значащих на практике) пунктах. Впрочем, Свердлов отказался ставить на голосование ленинскую поправку на том основании, что ЦК «само собою разумеется» имеет право в период между съездами принимать те или иные принципиально важные решения, в том числе касающиеся войны и мира[53].
Поскольку съезд принял резолюцию не о мире, а о передышке, т. е. объявлял о том, что скоро возобновит с Германией войну, Ленин попытался сделать все, что в его силах, для предотвращения утечки информации за стены Таврического дворца. В конце концов, он мог опасаться и прямого саботажа со стороны левых коммунистов — публикации ими резолюции съезда. Ленин потребовал поэтому «взять на этот счет личную подписку с каждого находящегося в зале» ввиду «государственной важности вопроса»[54]. Съезд утвердил и эту поправку. И только требование Ленина к делегатам съезда вернуть текст резолюции о мире ради «сохранения военной тайны» встретило сопротивление прежде всего Свердлова: «Каждый вернувшийся домой должен сделать отчет в своей организации, по крайней мере центрам, и вы должны будете иметь эти резолюции». Ленин пытался настаивать, утверждая, что «сообщения, содержащие военную тайну, делаются устно»[55]. Но при голосовании проиграл. Эту поправку Ленина съезд отверг.
Ничего не менявшим эпилогом к работе съезда были заявления Рязанова о выходе из партии и Троцкого о том, что он слагает с себя «какие бы то ни было ответственные посты, которые до сих пор» занимал[56]. Бухарин никаких заявлений не делал, а просто ушел со съезда. Урицкий от имени левых коммунистов, голосовавших против резолюции Ленина, заявил, что члены группы отказываются входить в ЦК. Вскоре, однако, Бухарин вернулся в зал заседаний, Троцкий «забыл» об уходе с постов, а Рязанов остался с большевиками. В общем, как заметил Урицкий, «мы слишком дисциплинированная партия»[57]. Так оно в действительности и было.