«Да, эта женщина точно никогда не была мамой», – думает Лиллиан. У нее в памяти пронеслась вереница образов из тех времен, когда она приучала к горшку и к туалету сначала Джоша, а потом Дэниела. Они были совсем крохами, когда Лиллиан отправлялась в ту поездку, будь она трижды неладна, а когда вернулась, ее встречали преисполненный осознания важности момента малыш семи лет и взволнованный девятилетний мальчик…
Они ждали ее, а вокруг них толпились вездесущие папарацци, нацелив на нее трубы своих объективов. От их напора детей защищали руки Джилл. На первый взгляд она ничуть не изменилась – какой была в тот день, когда они с Лиллиан ходили выпить кофе перед ее отъездом, такой и осталась. В тот день она все шутила, прося присылать ей фотографии спасателей и барменов с каждого пляжа, чтобы и она, Джилл, могла принять участие в удовольствиях подруги, хотя бы заочно.
Все в ней, от коротких рыжих волос, торчащих иголками к небу, до суперстильных черных джинсов-скинни и тонкой фиолетовой рубашки-балахона, заканчивающейся где-то в районе колен, заявляло: «Эксцентричная женщина». И верно, оригинальность была присуща Джилл от природы. Рядом с ней Лиллиан всегда чувствовала себя банальной, как белый батон по сравнению с зерновым хлебом, что, однако, никогда не мешало им быть лучшими подругами.
Еще три шага, и она смогла разглядеть Джилл совсем ясно. Скулы у нее выдались, под глазами появились темные круги, которые не могла скрыть даже косметика. Руки высовывались из-под ее пурпурного балахона, бледные и худые, точно палки, и обхватывали плечики Дэниела и Джоша, делая Джилл похожей на огромную птицу, встревожено прижимающую к себе своих цыплят. Своих.
«Джил ведь не станет отнимать у меня детей, правда?» Но, видя, как они стоят, обнявшись, сплетясь руками и тесно прижавшись друг к другу, точно родные, Лиллиан вдруг ощутила, что потеряла своих мальчиков навсегда.
Джерри тихонько сжал ее руку, стараясь ободрить. Он снова наблюдал за ней. Все последние дни муж наблюдал за ней неотступно. Его оценивающий взгляд давил на нее тяжким бременем – куда более тяжким, чем внимание прессы и зевак.
– Ты готова к встрече с мальчиками? – шепнул он. – Посмотри, как они волнуются.
Джош подрос дюйма на четыре, а то и на пять. Его волосы песочного цвета тоже отросли, они закрывали ему уши, лезли в глаза, загибаясь на кончиках. Будь Лиллиан с ним все это время, она давно сводила бы его к парикмахеру, но сейчас ей, надо признать, даже нравился слегка залихватский вид, который придавали ему отросшие волосы.
Его длинные, неуклюжие руки терялись в рукавах рубашки, купленной, наверное, специально для этого случая. Вертикальные серые и зеленые полосы еще больше удлиняли его и так невозможно длинные руки, предупреждая о том, что перед ней уже не ребенок, но мальчик, стремительно входящий в пору взросления. Каждая черточка его лица и изменившегося тела словно кричала ей: «ПОСМОТРИ, СКОЛЬКО ТЫ ПРОПУСТИЛА!» Передние зубы, уже постоянные, совсем выросли и казались слишком крупными для его улыбки. Интересно, сколько же раз приходила за это время зубная фея?
«Как она смела приходить без меня?» – подумала Лиллиан, злясь на жизнь, которая и не подумала притормозить хотя бы на миг в ее отсутствие. Зубная фея с ее нарядными крылышками и волшебной палочкой вдруг стала ей ненавистна. Лиллиан встряхнула головой, гоня эти мысли прочь. «Всё в порядке, Лиллиан. Не сходи с ума. Веди себя, как нормальная».
Но в том-то и дело, что она уже не помнила, как ведут себя нормальные люди. Джерри пришлось застегивать ей пуговицы на блузке сегодня утром, и даже с помадой по дороге в аэропорт ей помогал тоже он. Всю дорогу муж рассказывал ей разные подробности из жизни мальчиков за последние два года, словно он был приходящей няней, а она – родительницей, вернувшейся после затянувшейся вечеринки. Раньше Лиллиан знала о своих детях все, а теперь вдруг почувствовала себя зрителем, который наблюдает их жизнь со стороны.
Она перевела взгляд на другую сторону Джилл, где, полускрытая ее развевающейся на ветру блузой, виднелась мордашка Дэниела. Он так привычно прижался к изгибу бедра Джилл, точно не раз находил там утешение в ее отсутствие. Но тут она пошевелила рукой, из-под ее рукава показалась макушка Дэниела, и Лиллиан забыла о ревности. Когда она улетала, волосы ее начинающего детсадника были цвета песка на ее острове, – золотисто-коричневые, летом выгорающие на солнце почти добела. Но за последние двадцать месяцев они потемнели, и теперь его макушку окружала шапочка из темно-рыжих кудрей.