Крушение

— В Харькове он также показал себя с лучшей стороны, — продолжал Гитлер. — Следовательно, генерал Паулюс заслуживает, чтобы падение Сталинграда при всех обстоятельствах было связано с его именем, и, по моему мнению, было бы несправедливым отзывать его теперь. Он должен оставаться там до падения Сталинграда, — повторил Гитлер и после недолгой паузы опять заговорил о неповиновении генералов, резко обрушился на тех, кто не выполняет его воли.

— От своего сотрудника я требую, чтобы он слепо следовал за мной в огонь и воду, — с нервным возбуждением потряс кулаком Гитлер.

Отвечая его настроению, Кейтель тоже невольно сжал в рукаве кулак.

— Я могу сказать вам, — не унимался Гитлер, — что я с трудом переношу доклады Гальдера. Вот Хойзингер совсем другая личность. Было бы лучше, если бы докладывал мне Хойзингер, он делает это очень толково. Гальдер прежде всего не в состоянии различить, проводится ли наступление силами двухсот или ста солдат, шести батальонов или двух дивизий. Он видит пункты, где осуществляется давление. Когда же присмотришься ближе, то оказывается, что наступали двести или триста человек. В одном месте он видит пункты давления, а в другом ничего не видит, пока не становится слишком поздно и пока внезапно не наступает катастрофа.

Кивая головой, Кейтель подумал, что вместо Гальдера будет назначен Цейцлер, и поэтому предусмотрительно сказал:

— Когда Цейцлер приедет, будете ли с ним говорить лично, объяснившись по всем вопросам откровенно, и будет ли он назначен тогда же сразу, непосредственно вами?.. Тогда я сразу поставил бы в известность генералполковника Гальдера о том, что он идет в отпуск, а затем я его уволю. Какое–либо его использование…

— Невозможно! — прервал Гитлер. — Я не считаю его способным командовать дивизией… И вообще, я не потерплю господ генералов, которые противоречат. Они должны глядеть мне в глаза. Да–да, в глаза, и выполнять мою волю, данную мне богом и великим рейхом! Вот таким и является Паулюс… Мне дважды пришлось видеть его в критической обстановке. Один раз под Харьковом, когда он сохранял полное самообладание, несмотря на то что его положение было далеко не блестящим…

— Оно было почти безнадежным, — вставил Кейтель.

— Но Паулюс все–таки выдержал, и поэтому в моих глазах он проявил себя как человек, на которого действительно можно положиться. — Немного помедлив, Гитлер добавил: — Под Сталинградом основным ведь также было решение о том, чтобы продвинуть танковые части к Волге и не брать их оттуда обратно, хотя некоторые господа офицеры и плакали и кричали, как и под. Харьковом, что они отрезаны…

— Паулюс спас положение, — вставил Кейтель.

— Да, Паулюс спас, и не только спас… — произнес Гитлер. — Недавно у меня снова осталось от него впечатление, как от уравновешенного и хладнокровного человека. А для меня это является решающим. По–моему, Паулюс, будучи начальником штаба оперативного руководства, даст мне по крайней мере возможность иногда уехать отсюда на один, два или три дня. Я мог бы себе позволить хоть один раз сделать зубную операцию. Я смертельно боюсь уехать отсюда хотя бы на день или на пять часов, потому что в это время может что–нибудь случиться. Здесь должен быть человек, который в сотрудничестве с начальником генерального штаба сухопутных войск…

— И с Иешонеком, — добавил Кейтель, имея в виду начальника штаба военно–воздушных сил.

— …И с Иешонеком будет олицетворять твердую линию, — согласился Гитлер. — Если будут неожиданные сюрпризы, то эти трое должны при всех обстоятельствах немедленно собраться и прийти к действительно ясному и устойчивому решению. Этот человек должен быть в состоянии доложить об этом решении, когда необходимо отвечать за него, иначе все это ни к чему. Если я сегодня, например, получу воспаление надкостницы, я ведь не могу уехать, мне придется лежать здесь… — Гитлер схватился обеими руками за скулы, будто показывая, как ему больно.

Тем временем Кейтель посмотрел на часы и внутренне пожалел, что отнял у фюрера слишком много времени: их беседа, начатая ровно в 15.30, длилась уже больше часа.

— Теперь у меня есть еще одна просьба по вопросу об изменениях в личном составе, — торопясь закончить, промолвил Кейтель. — Могу ли я представить на подпись посмертное присвоение званий по состоянию на 1 октября?

— Много их? — спросил Г итлер и взглянул на настольный календарь. — А почему на 1 октября, когда сегодня 18 сентября?

— Мой фюрер, под Сталинградом тяжелые сражения. Еще будут убитые… — Кейтель говорил невпопад и, догадавшись об этом сам, поправился: — Но посмертное присвоение званий необходимо давать сразу… Это поднимет дух нации и на фронте, и на территории самой Германии.

— Территория Германии теперь простирается до Волги! — решительно заметил Гитлер. — Что же касается убитых… Пусть это и немецкие офицеры, и неважно, будут ли их тысячи, — важна победа. Жизненное пространство для Германии мы должны добыть мечом и кровью!

— Это верно, мой фюрер! — провозгласил Кейтель и направился к выходу. С порога оглянулся — Гитлер стоял к нему спиной.