Из этих трех путей Гитлер считал наиболее важным первый — на Туапсе, поскольку лишь овладение городом Туапсе давало возможность использовать майкопскую нефть. Кому–кому, а Гитлеру было известно, что Германия остро нуждается в нефти, в бензине, без этого трудно будет вообще продолжать войну. И он требовал от своих генералов ударом подвижных соединений внезапно прорваться через Майкоп на Туапсе. Что же касается перехода по Военно—Грузинской дороге, то об этом не шла речь. Ее легко можно запереть; на ней есть очень большие искусственные сооружения, но зимой ее невозможно очищать от снега, так как для этого у немцев нет сил.
— Итак, я говорил: решающим является прорыв на Туапсе!. — возбужденно повторил Гитлер и, шагнув к столу, уставился злыми глазами на Кейтеля, отчего тот поежился. — А Иодль изменяет это просто по собственному усмотрению. Это невозможно! Я должен ожидать, что господа из моего штаба будут всеми средствами отстаивать мою точку зрения. Невероятно, когда кто–то из них едет и заявляет: «Я лично придерживаюсь другого мнения». Если я посылаю кого–либо от своего имени, то он не имеет права воспринимать взгляды других лиц, коль он послан представлять мое мнение.
— Мой фюрер, — склонился Кейтель, — я хотел бы еще дополнить ваши замечания. Он прежде всего не имел права отменять подобным образом ваше приказание, заявив мне: «Этот приказ не будет выполняться».
Это произвол, — перебил фюрер, — и поэтому я не могу больше работать с генералом Йодлем.
— Мне ясно, — кивнул Кейтель. Внутренне он уже уверился, что, отдавая в жертву Иодля, спасает себя, хотя и не переставал тревожиться: «А не набросится Ли на меня фюрер? Только бы не отстранил…»
В свою очередь, Гитлер продолжал:
— Ведь такое сотрудничество должно базироваться на абсолютной лояльности; без нее работа невозможна, не говоря уже о том, что Иодль не крепкий человек. Именно он прошлой зимой выдвинул предложение о разрешении кризиса — немедленно отойти назад. Послушавшись его, мы потеряли бы все. И тогда он представлял не мое мнение, которое ему было хорошо известно, а, наоборот, мнение слабых личностей… Генерал Иодль должен уйти, — вновь резко повторил Гитлер. — По моему мнению, заменить его можно только одним человеком, которому я лично доверяю и который приобрел боевой опыт, — это генерал Паулюс.
— Это вполне приемлемо, — поддакнул Кейтель. — Я бы лично не хотел вступать в защиту Иодля. Я и не думаю об этом. Я прошу вас, мой фюрер, не понять меня превратно. Все это затрагивает и меня лично. Если вы вообще доверяете мне, то Иодль не имеет права поступать подобным образом за моей спиной, без моего ведома.
Кейтель прощупывал почву и ждал, что на это скажет фюрер. Ведь все эти дни он жил. в тревоге и терзался — доверяют ли ему? Взглянул на Гитлера — у того было по–прежнему холодное выражение лица. Он о чем–то думал, вбирая в зубы верхнюю губу и покусывая щеточку усов.
— В каждом должен быть дух фанатизма! — сказал Гитлер.
— Яволь! — -воскликнул Кейтель, стараясь лишний раз польстить фюреру, и вновь заговорил о Паулюсе, о том, что его нужно немедленно отозвать на место Иодля.
— Генерала Паулюса в настоящий момент нельзя взять, — перебил Гитлер. — Он должен закончить сталинградское дело… Первое изменение, которое должно произойти, потому что тут действительно нельзя терять ни одного часа, — это немедленная замена генерал–полковника Гальдера.
Кейтель обрадовался и удивился столь неожиданному повороту мысли фюрера и в тон проговорил:
— Я тоже считаю — это наиболее неотложно. — И с губ его трудно и вынужденно сорвалось то, ради чего он и пришел на доклад: — Теперь я вынужден спросить — хотите ли вы оставить меня?
Кейтель выгнулся всею спиной и глядел на фюрера изпод бровей заискивающе, хотя и чувствовал, как веки от напряжения подергиваются.
Гитлер ответил не сразу. Прошелся по кабинету, искоса взглянул на Кейтеля, опять отвернулся, будто этой медлительностью проверял Кейтеля, и наконец сказал:
— Само собой разумеется.
В этой фразе, холодно брошенной, Кейтель не почувствовал уверенности и, все еще бледный, уставился в глаза Гитлеру, веря и не веря — ослышался он или что–то еще будет сказано в его адрес. Но Гитлер, раздумывая, с безразличным видом отвернулся от Кейтеля и глядел поверх стены, будто там, в узкой щели блокгауза, видел нечто такое, что было недосягаемым ни уму, ни глазам Кейтеля. «Ничего, удержусь. Надо только лояльность свою доказать», — подумал Кейтель, а вслух сказал озабоченным тоном:
— Смогу ли я предложить кандидатуру на место Паулюса?
— Пока не время, — ответил Гитлер. — Имеется еще и другое соображение, говорящее против замены Паулюса немедленно. Когда Сталинград падет, это будет несомненно его заслугой. Он сохранял железное спокойствие. После прорыва Красной Армией линии фронта немецких танковых соединений, которые готовы были обратиться в бегство, Паулюс взял на себя ответственность. И удержал позиции.
— Как в Харькове, — вставил Кейтель.