Крушение

Все мы чувствуем смутное облегчение после отъезда родных, которых, однако, ждали. Последние крошки слизаны языком с ладоней; невольно вздрагиваешь, когда лейтенант, пришедший проводить вашу матушку, лицемерно кладёт при ней руку вам на плечо и произносит: «За него не беспокойтесь, он далеко пойдёт». Мы оглядываемся, дабы увериться в том, что никто не подсмотрел невинный и неприличный материнский поцелуй, и вот опять схватывается, твердеет, цементируется наш союз.

И всё же вечером, прижавшись щекой к подушке, мы вновь воскрешаем на миг эту картину — влажные квартиры в пригороде и сто раз переглаженные платья неброской расцветки с полевыми цветами.

20

Нигде нет такого ощущения утраты пространства, как на свекольных полях осенью. Отрезки меридианов и параллелей, сетью которых опутаны на географических картах участки суши и океанов, обозначенные названиями или цифрами, разъединяются на подступах к этим глинистым и размытым далям, усаженным безымянными кустиками, ряды которых сходятся к горизонту, навевая тайную тревогу, как это свойственно одинаковым и безликим местам. Мы идём в ногу по каменистой дороге. Заострённый затылок молодого генерала покачивается слева от первой шеренги, рисуя своеобразную синусоиду, местами прерывистую, и в этом молчаливом марше многим из нас кажется, будто мы движемся по равнине верхом. Уж не ждёт ли нас в засаде за тем холмом, который угадывается сквозь брешь в пелене тумана, всклокоченное войско неверных, устроивших набег на границы Империи, или банда смутьянов, которые, вооружившись косами и охотничьими ружьями, поднялись за равенство и бесплатный спирт под предводительством какого-нибудь студента, доморощенного командира в кожанке, подпоясанной пулемётными лентами? Но за последними шеренгами нашего строя слышен шум, скрип велосипедных шин по гравию и яростное дребезжанье звонка: сельский рабочий привстал на педалях и, задевая наши ряды, выписывает зигзаги на узкой полосе дороги, оставшейся слева свободной; он толкает в спину молодого генерала, который делает короткий прыжок в сторону, пристыженно, словно пёс, пойманный на краже.

— Ты что, глухой?

Инцидент исчерпан. По крайней мере, был бы исчерпан, если бы вечером в столовой раздосадованного генерала не осенило:

— Надо было ответить «да».

21

Тайное общество образуется за одни сутки; кто был зачинщиком, мы так и не поймём; впрочем, ничто в этот день не нарушает внешнюю церемонность нашего расписания; занятия, посещения столовой, военные упражнения сменяют друг друга согласно распорядку; но ещё до того, как к каждому из нас успеют подойти и с загадочным видом отведут в сторонку, а двое других кадетов шёпотом объяснят суть дела, мы начинаем ощущать какое-то брожение, замечать живость в глазах и в жестах, улавливать напряжение в голосе, даже если речь идёт о самых заурядных вещах, словно, когда мы открываем рот, чтобы о них сказать, мы боимся выдать тайну: её нам ещё не доверили, но мы чувствуем, что она есть.

Новые несчастья обрушились на Крепость. Не иначе, как по настоянию некоторых матерей, которые, окопавшись в пригороде со своими несбывшимися надеждами, привили сыновьям бесполезную нынче склонность к щегольству, старый генерал, вопреки традициям и военным порядкам, разрешил кадетам отпускать волосы. Хуже всего, что нам самим не хватило духу вернуть строгий обычай брить череп, и даже малыш Гиас, хоть он и не любит излишеств, выливает на чёрную как смоль шевелюру содержимое флакона с украшенной фиалками этикеткой, чтобы пригладить вдоль проложенного чуть наискосок пробора кудри, по очертанию напоминающие рога, с которыми художники изображают Моисея. Другие послабления в уставе нашего сообщества тоже были неизбежны, рассматривалась даже возможность выпустить нас из Крепости, чтобы мы, смешавшись с юными обывателями, сдавали экзамены по общеобразовательным предметам. Как влага в сыром климате постепенно просачивается сквозь камни и в конце концов проступает внутри помещения ленивыми каплями, вызывая пузыри на холстах и залегая в трещинах краски, так же мирные времена тайно проникали в наше незыблемое бытие. Охватившая нас горячность не попытка ли побороть этот яд? В пику дряхлым старикам, которые втолковывали нам устав, но сами не сохранили его, у нас будет свой устав — куда суровее, — уроки предков породили его в наших сердцах. Внешнюю, искусственную военную иерархию мы опутаем невидимой, но тугой сетью естественных субординаций, действующих по непреложным законам, которые подобно массе и расстоянию в системе физических тел определяют наши авторитет и права, влечения и антипатии.